– Убирайся, Сэт, – простонал Элай.
– У меня бренди, – заискивающе сказал Сэт, – с доставкой. Двойная доза.
Элай сменил гнев на милость.
– Заходи.
Сэт принес бренди в прозрачном бокале и протянул Элаю.
– Безумец, – добродушно проговорил он.
– Это я уже слышал, – ответил Элай, сделав несколько глотков, – скоро ли мне возвращаться в эту преисподнюю?
Сэт вынул из жилетного кармана часы и взглянул на них, подняв брови. Его очки так запотели от пара, что пришлось сдвинуть их на лоб, чтобы разглядеть циферблат.
– Около двух часов, хотя пойдешь ты туда, или нет, вопрос весьма спорный.
– Я должен идти, – мрачно сказал Элай.
– Почему?
– Потому что люди не будут мне доверять, пока не убедятся, что я могу делать то же самое, что каждый день делают они. Разве ты не понимаешь? Для них я – избалованный внук Джошуа. Они знают, что у меня много денег и до вчерашнего дня я ни разу не запачкал рук.
Сэт вздохнул.
– Я тебя понимаю.
– Хорошо, – сказал Элай, – это меня радует. Действительно, радует. А сейчас убирайся отсюда и дай мне умереть с достоинством, прошу тебя.
Когда Сэт ушел, Элай покончил с бренди, вылез из ванны и вернулся в комнату. Горничная будет клясть его, на чем свет стоит, когда увидит, во что превратил он идеально белую ванну, впрочем, какое ему до этого дело.
Мышцы по-прежнему ныли, когда Элай, сменив одежду, надел ботинки и спустился по лестнице, захватив пакет с едой. Он поел жареных цыплят в буфете и вскоре был возле завода, пробираясь вместе с другими, работающими во вторую смену, мимо орущих забастовщиков.
Эта ночь была еще хуже предыдущей. Духота казалась более нестерпимой и каждая лопата с углем вызывала боль в пояснице, но он не бросал работу до самого гудка. Сегодня он даже не мог заставить себя есть, хотя пища была нужна ему не меньше, чем отдых. Кусок застревал в горле, но Элай не сдавался, зная, что заболеет, если хоть что-нибудь не проглотит.
– Поешьте, мистер Мак Катчен, – сказал парень, работавший у соседнего горна, – никто не продержится двенадцать часов, если не подбросить в глотку немного топлива.
Элай положил сэндвич в пакет. Его доброжелатель, перепачканный сажей, походил на негра, и Элай знал, что и сам выглядит не лучше.
– Как тебя зовут?
– Бенджамин Роллинс.
– Давно здесь работаешь?
– Больше пяти лет, думаю. Начал десятилетним, – с гордостью ответил Роллинс.
– Десятилетним, – пробормотал Элай. В десять он пускал кораблики в пруду позади дедовского дома.
– Да, сэр. Поначалу смотрел за тигелями, но я оказался сильным и шустрым, поэтому меня вскоре перевели к горну. Оплата вдвое выше.
Элай только кивнул, не в силах продолжать разговор. Он взглянул на свои почерневшие руки в волдырях и печально улыбнулся, вспомнил слова деда, что нельзя требовать от рабочих того, чего не можешь сделать сам.
– Кое-кто удивляется, зачем это вам, мистер Мак Катчен? – спросил Роллинс, его глаза не отрывались от пакета Элая, – Богатые люди, как вы, не стоят с лопатой у топки.
Элай молча протянул ему сэндвич. Чем больше люди удивляются тому, что он работает наравне со всеми, тем лучше.
– Ну, если вы не хотите есть, – белки сверкнули на черном лице Роллинса. Он схватил сэндвич, протянутый Элаем, и запихнул его в рот.
В шесть часов утра, когда Элай вновь вышел на свет Божий, он с изумлением увидел, что Бонни ждет его у ворот. Она была очень свежей и хорошенькой в своем платье в розовую и белую клетку, ее волосы блестели под лучами солнца. Элаю захотелось броситься к ней и заключить ее в объятия.
– Ты что, спятил? – шепотом спросила она, приноравливаясь к его шагам. Каждое движение отзывалось в нем болью, но будь он проклят, если позволит Бонни догадаться об этом. – Ты не можешь заниматься такой работой!
– Благодарю за участие, – ответил Элай, – твой муж знает, что ты здесь?
Бонни закусила губу и опустила голову, и Элай почувствовал мучительную нежность к ней, заметив шелковистые пряди волос, упавшие ей на шею. Ему так хотелось поцеловать ее!
– Элай…
Он старался скрыть свою радость.
– Да, миссис Хатчисон?
Бонни остановилась и, прищурив глаза, взглянула в вымазанное сажей лицо Элая. Десятки людей с любопытством смотрели на них.
– Строительства жилья для рабочих вполне достаточно, Элай. Возможны и другие уступки. Но ты не обязан приносить себя в жертву из-за того, что богат.
– Я и не приношу себя в жертву, Бонни, – возразил Элай, – мне не безразличны эти люди, и я хочу, чтобы они знали об этом.
– Взгляни на себя! Ты так измучен, что еле держишься на ногах. Боже, как ты перепачкан! Это что – забота? – Она вздохнула. – Я скажу тебе, что это такое, Элай Мак Катчен – это безумие!
Элай пошел по дороге: на них смотрели рабочие, и у него все болело.
– Мне кажется, что твое присутствие здесь неуместно.
– Я не дам и… Меня не волнует, уместно это, или нет! Кто-то должен просветить твою чугунную голову, прежде чем ты угробишь себя!
Он ухмыльнулся.
– Если вы беспокоитесь о моем здоровье, миссис Хатчисон…
– Не смей так называть меня!
– Это же твое новое имя, не так ли?
Ее прекрасные глаза округлились и сверкнули.
– Да! Да, грубиян!
Рабочие обогнали их, многие продолжали оглядываться.
Элай понизил голос.
– Ты не упомянула о муже в ту ночь, когда мы занимались любовью. Может, у тебя такая привычка: путаться с другими за спиной у Хатчисона, Бонни?
Она влепила ему пощечину, но тотчас отдернула запачканную сажей руку. Ее глаза стали почти черными, а щеки пунцовыми.
Элай шел не спеша и задумчиво улыбаясь. Он покачал головой, будто вспомнив о чем-то.
– Я, видно, старомоден. Мне не понравилось бы, если бы моя жена позволяла другим мужчинам купать себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84