«Положенный срок отслужил, прошу уволить в запас».
— Служи, — сказал командир полка, — я давно представил тебя к «лейтенанту».
А я еще больше обиделся: представлен, а не дают. Почему? Снова пишу: «Прошу уволить в запас». Куцевалов свое: «Представлен на старшего лейтенанта…» Я — к нему на беседу. «Стыдно, — говорю, — людям в глаза смотреть. По штату мне, штурману эскадрильи, положено быть капитаном, а я старшина. Командиры звеньев, наверно, глядят на меня как на затычку: расти им не даю. Прошу вас, разжалуйте, назначьте на пилотскую должность…»
А Куцевалов опять свое: «Ты мне нужен как штурман, а не как рядовой. А насчет „затычки“ чтобы я больше не слышал: люди тебя уважают, ценят твой опыт»…
Так мы препирались до тридцать девятого года. Во время монгольских событий 22— й Краснознаменный истребительный авиаполк оказался у реки Халхин-Гол, и вопрос о моем уходе в запас отпал сам по себе.
В первые дни мы воевали неважно, понесли большие потери. В полк прилетел Смушкевич — комкор, начальник Военно-воздушных сил. Идет перед строем, останавливается, спрашивает, отвечает на вопросы. Дошел до меня. Оглядел мой старый потертый реглан, бросил взгляд на петлицы, спрашивает:
— Вы кто?
— Штурман эскадрильи.
— Летаете?
— Летаю.
— Почему же вы старшина?
Всколыхнулась во мне обида, слово сказать не могу, а он стоит, ждет. Наконец говорю:
— Об этом надо спросить у начальства, товарищ комкор.
Понял мое состояние, спрашивает:
— Командир эскадрильи, в чем дело?
— Не знаю, — отвечает капитан Чистяков. — Якименко летает отлично, к званию представлялся несколько раз…
Смушкевич нахмурился, сказал прибывшему с ним комдиву Денисову:
— Запишите: присвоить старшего лейтенанта.
И даже после такой беседы звания я не дождался. Старшине, то есть младшему командиру, каковым я в то время являлся, звание старшего лейтенанта мог присвоить только нарком обороны, и дело мое опять затерялось в высоких инстанциях. Короче — не повезло мне, и не везло еще долго.
А в полетах, в боях везло. Во время монгольских событий я совершил около сотни боевых вылетов, в том числе немало разведок для штаба авиагруппы, возглавляемой лично Смушкевичем, сбил семь японских самолетов. И ранен, как я уже говорил, был только в конце войны. 29 августа 1939 года наше правительство присвоило мне высокое звание Героя Советского Союза, правительство Монгольской Народной Республики наградило монгольским орденом Красного Знамени.
А с воинским званием снова вышел конфуз. В октябре 1939 года после лечения в госпитале, а потом в санатории я приехал в Москву за получением награды. Предварительно надо было зайти в отдел кадров Военно-воздушных сил, узнать о присвоении мне воинского звания. Надел новую гимнастерку, пришил петлицы, захожу. Меня встречают в штыки:
— Почему не надели знаки различия? — грозно говорит подполковник.
Опять всколыхнулась обида. Говорю:
— Четыре года хожу старшиной…
— Ну и что? — перебивает полковник.
— Не хочу гимнастерку портить. — Грубо, конечно, получилось, но уж очень обидно мне стало. Летал. Дрался. Был ранен. Получил большую награду, и вдруг такой разговор: грубый, пренебрежительный. «За тем, — говорю, — и пришел, чтобы узнать. Присвоили лейтенанта — надену, не присвоили — прошу демобилизовать…»
Бухнул, как говорится, и в ужас пришел. А вдруг даст полковник листочек бумаги, посадит меня за стол и скажет: «Пиши»… Что я тогда буду делать? Не так— то просто уйти, бросить любимое дело, если уже полетал, если проверил себя в боевой обстановке. И раньше уходить не хотел. Рапорта писал от обиды. Писал, потому что уверен был: не отпустят, нужен в армии, Военно-воздушным силам.
Но полковник не дал мне бумагу, не сказал мне: «Пиши». Стукнув кулаком по столу, крикнул:
— Молчать!
— А что мне молчать? — взъерепенился я. — Терять нечего.
Выручил нас подполковник…
— Ваши документы, — сказал он и протянул руку. Листок бумаги изображал тогда удостоверение личности. Раскрываю бумажник, даю. Читает. Вижу, озадачен, сдвинулись брови, что-то пытается вспомнить.
— Постой… Постой…
Достает из стола газету, смотрит.
— Так вы же Герой, Якименко! Поздравляю.
Подполковник, как говорится, нашелся сразу, а полковнику было трудно, надо делать слишком крутой поворот: независимо от воинского звания Героя надлежало приветствовать. Смущен до крайности. Но я не обидчив, помог разрядить обстановку, и дело пошло на лад. Подполковник куда-то ушел. Вернувшись через десять-пятнадцать минут, сказал:
— Знаете, просмотрел все документы… На вас представления не было.
Помолчали. Решение принял полковник.
— Сделаем так. Съездите в Кремль, закажите пропуск для получения Героя и возвращайтесь сюда. Разберемся.
Но разобраться было не так-то просто. Подумав, полковник опять принимает решение, перейдя при этом на дружеский тон:
— Ладно. Получишь Героя, приедешь сюда, сообразим что-нибудь вместе. А сейчас надевай «старшину».
— Нет, — говорю. — Пойду в Кремль без знаков различия.
Задумались. Конфуз получается. А виноваты они. Уверен: под сукном держали мои документы, а теперь не знают, как выйти из положения.
— Подожди!.. — оживился вдруг подполковник. — Я не там искал!
Возвратившись через какое-то время, приносит приказ. От порога кричит:
— Лейтенант! Поздравляю!..
Гляжу на приказ, а самого сомнения берут. «Допечатали, — думаю, — пользуясь тем, что в приказе осталась свободная строчка, и тем, что „Я“ — последняя буква в алфавите». Думаю так, вслух говорю другое: благодарю их и прошу выписать мне новое удостоверение, чтобы все, как говорится, привести в соответствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101