Ем, тороплюсь, слушая, как балагурят летчики.
— Манюня! — кричит капитан Голубенке, шагая от двери к столу. — Чем будешь кормить? Съем, если даже не вкусно.
— А у нас не бывает не вкусно, — улыбается Маша и, встав на пути капитана, кричит: — Назад! Почему руки не мыл? Сейчас же назад!
— Закусочка царская! — восторгается, потирая руки, Леонов. — Но к ней чего-то не хватает.
— Приказ есть приказ, — парирует Маша, — фронтовые сто граммов получите вечером.
«Ничего не попишешь, — думаю я, — молодость есть молодость». И мне очень приятно, что ребята и девушки рады друг другу. Приятно и немного завидно: мне и пошутить некогда, да вроде и неудобно — командир всегда вроде бы «старый», даже если и молод годами.
— Товарищ командир! — кричит от порога посыльный. — Зеленая ракета! Вылетает дежурная группа.
Хорошо, что успел пообедать. Говорю уже на ходу: «Летчики, на засиживайтесь. После обеда сразу в готовность номер один».
Группа пошла на взлет. Это эскадрилья Проскурина. Дружно взлетели, сразу встали на курс. Все хорошо, но то, что взлетела вся эскадрилья — двенадцать машин, — это, пожалуй, зря. Можно было и восемь. Впрочем, об этом рано пока судить. Бывает, поднимут пару, а там и десятки мало. Бывает наоборот.
Самолеты уходят, растворяются в небе. Как проведет свою встречу с противником Саша Проскурин, опытный, смелый летчик? Я знаю его с прошлого года: служили в одной дивизии. Он хорошо дрался с фашистами над Курской дугой, сбил семь— восемь машин.
Плохо, группа ушла, и все — больше ее не вижу. Нам бы локатор… Хорошая это машина. Шарит своими лучами, обозревает пространство. Находясь у экрана, можно видеть и самолеты противника, и своих истребителей, можно влиять на ход воздушного боя, подсказать летчикам в нужный момент, помочь. К сожалению, локаторов пока еще мало. В основном они сосредоточены в системе обороны крупных объектов. Но будут и у нас. Обязательно будут. А пока послушаю радио, хоть немного, но все же можно понять, что там творится.
Нет, пока понять ничего нельзя: летчики молчат, соблюдают радиомаскировку. В апреле сорок третьего года один из летчиков, подбитый в бою, выпрыгнул с парашютом и попал на немецкую батарею. Взяли его, повели на допрос, спрашивают: «Куда делся начальник штаба полка, почему его не слышно по радио?..» Тот изумился, а немцы ему говорят: «Отпираться бесполезно, мы знаем по голосу каждого вашего летчика. Знаем все. Вы потеряли связь со своим братом и думаете, что мы его сбили. Но он жив и здоров, летает и служит в полку, которым командует…»
Сбежав от немцев, Киреев рассказал обо всем своим летчикам, и все, конечно, это учли, до предела сократили разговоры по радио.
Начальник связи полка капитан Копков сидит у радиостанции, слушает. Спрашиваю: «Как там дела? Что нового?» Снял наушники, докладывает:
— Проскурина послали за линию фронта. Он понял и запросил воздушную обстановку. Ему сказали: «спокойно». С появлением наших Яков группа Ме-109, находившаяся в том районе, ушла со снижением. Теперь появились «Арадо».
«Арадо» — это истребитель Румынии, причем давно устаревший. Раньше на нем летали как на учебном, теперь используют как боевой. Отсюда вывод: румынам живется не сладко.
— «Арадо», увидев группу Проскурина, развернулись, со снижением ушли на свою территорию, — информирует меня капитан Копков. Послушав с минуту, говорит: — Проскурина вернули обратно.
В чем дело? Беру у Копкова наушники, слушаю, хочу понять обстановку. Слышу:
— Будьте внимательны! К вам приближаются «лавочкины». Идите на посадку, — передает наша радиостанция наведения.
— Вас понял, — отвечает Проскурин. — Иду на посадку.
Все ясно: противник летает мелкими группами, против него действуют наши пары и звенья. Врага, с которым могла бы сразиться эскадрилья Проскурина, просто не оказалось, и ей приказали вернуться. Летать, значит, будем, но малыми группами: звеном, парой. Не сидеть же без дела.
Над головой слышится гул — вернулась группа Проскурина.
Летим в составе звена: капитан Голубенке с лейтенантом Ефименковым, я — с лейтенантом Пьянковым! Евгений Пьянков — мой постоянный ведомый. Он мне понравился сразу, с первой же встречи. Среднего роста, плотный, стройный. Красивое волевое лицо, смелый, открытый взгляд. Я проверил его на двухместной машине, и он покорил меня своим мастерством, выдержкой, знанием самолета. «Хочешь со мной летать?» — спросил я после полета. «Посчитаю за честь», — ответил Пьянков. И этот не совсем обычный ответ прозвучал очень просто. Это говорило о культуре Пьянкова, воспитанности.
Пара Голубенке идет впереди, мы — на большом удалении сзади и справа. Так договорились еще на земле. Иногда это нужно — ходить за ведомого: только таким путем можно увидеть достоинства и недостатки ведущих — командиров эскадрилий и звеньев.
Линия фронта уже позади, высота три тысячи метров. Впереди слева появляются три самолета, идут навстречу. Кажется, это бомбардировщики. Сближаемся. Точно они, но я их вижу впервые. Очень похожи на наши «СБ», но на смену «скоростным бомбардировщикам» еще с начала сорок второго года пришли самолеты Пе-2, пикировщики.
С неделю назад я перелистывал альбом силуэтов вражеских самолетов. Вспоминаю: «Дорнье», «Арадо», «Савой»… Верно, звено, идущее нам навстречу — «Савой», польские бомбардировщики, но летают на них румыны.
— Разрешите, — говорит Голубенко, — я атакую их парой. А вы смотрите, прикройте.
Я разрешаю, догадавшись, что впереди идущая пара договорилась о чем— то еще на земле. Смотрю. Голубенке пропускает «савоев» левее себя, разворачивается вслед за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101