Он сделал это с умом. Конечно, выглядит это страшновато. Но если он все же когда-нибудь попадется вам в руки, то вы будете поражены, увидев, насколько он нормален. И насколько ловок.Маркхэм опять погрузился в меланхолическую задумчивость. Наконец он заговорил.– Вся беда с вашими остроумными заключениями в том, что они не совпадают с известными нам обстоятельствами. А мы, старомодные юристы, дорогой мой Ванс, продолжаем все еще относиться к фактам с почтением.– К чему это бесполезное признание в своих недостатках? – насмешливо спросил Ванс. И тут же добавил. – Изложите мне факты, которые как вам кажется, противоречат моим выводам.– Ну что ж, у нас есть только четыре человека, подходящие под ваше описание, которые могли бы, возможно, иметь причины для убийства Оделл. Люди Хэса тщательно изучили ее биографию – и выяснилось, что больше двух лет единственными гостями в ее доме были: Мэнникс, доктор Линдквист, Чарльз Кливер и, кажется, Спотсвуд. Канарейка была довольно разборчива, и возле нее не было больше никого. Мы не можем больше никого подозревать в убийстве.– Значит, у вас есть квадрат в полном составе, – флегматично отозвался Ванс. – А вам что – нужен целый батальон?– Нет, – терпеливо ответил Маркхэм. – Мне нужна одна единственная логическая возможность. Но у Мэнникса все конечно с девушкой больше года тому назад; у Кливера и Спотсвуда – неоспоримое алиби; остается только доктор Линдквист, которого, несмотря на его вспыльчивость, я не могу себе представить в роли душителя и взломщика. Кроме того, у него тоже есть алиби и вполне возможно, что достоверное.Ванс покачал головой.– Есть что-то поистине трогательное в детской доверчивости ума законника.– Он все время цепляется за что-то основательное, правда? – спросил Маркхэм. – За что-то рациональное.– Дорогой мой, – с упреком обратился к нему Ванс, – самонадеянность вашего замечания в высшей степени нескромна. Если бы вы могли отличить рациональное от иррационального, вы не были бы юристом – вы были бы богом. Нет, вы неправильно подходите к этому. Решающие факторы в этом деле не те, что вы называете известными обстоятельствами, а неизвестные величины человеческие искры, так сказать, – внутренняя сущность членов вашего квадрата.Он закурил сигарету и откинулся назад, закрыв глаза.– Расскажите-ка, что вам известно об этой четверке, вы говорили, что Хэс уже составил вам рапорт. Кто были их мамы? Что они любят на завтрак?… Давайте начнем со Спотсвуда. Знаете о нем что-нибудь?– В общих чертах, – ответил Маркхэм. – Старый пуританский род – вероятно, губернаторы, бургомистры, несколько удачливых купцов. Все чистые янки. Спотсвуд является представителем старейшей и чистейшей новоанглийской аристократии – хотя, я думаю, так называемое пуританское вино уже порядком разбавлено. Его дела с Оделл с трудом вяжутся с умерщвлением плоти, которую предписывали прежние пуритане.– Однако они вполне вяжутся с той психологической реакцией, которая должна последовать в связи с лишениями, вызванными этим умерщвлением, – заявил Ванс. – Но чем он занимается?– Его отец был владельцем фабрики автомобильных принадлежностей, составил себе на этом состояние и завещал это дело сыну. Он не очень серьезно увлечен этим, хотя, кажется, выпустил несколько новых образцов.– Надеюсь, что эти отвратительные стеклянные вазочки для бумажных цветов не из их числа. Человек, который изобрел такое украшение, способен на самое ужасное преступление.– Тогда, значит, это не Спотсвуд, – терпеливо заметил Маркхэм, – потому что мы не можем считать его возможным убийцей девушки. Мы знаем, что она была еще жива после его ухода, а в то время, когда ее убили, он был с судьей Редферном. Даже вам, друг мой Ванс, не удалось бы обернуть против него эти факты.– Тут, по крайней мере, мы солидарны, – уступил Ванс. – Это все, что вы знаете об этом джентльмене?– По-моему, все, если не считать того, что он женат на довольно состоятельной женщине – кажется, дочери сенатора из какого-то штата.– Не очень-то много. Теперь давайте послушаем историю Мэнникса.Маркхэм взглянул на листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом.– Родители иммигранты, приехали сюда на палубе. Настоящая фамилия Маникевич или что-то в этом роде. Родился в Ист-Сайде; меховое дело изучил в лавочке своего отца на Гестер-стрит, работал на фирму «Сен фреско», стал мастером, сколотил деньги, сам открыл торговую фирму и упорно трудился, пока не нажил своего теперешнего состояния. Кончил среднюю школу и вечерний коммерческий колледж. Женился в 1900-м году. Через год развелся. Ведет веселую жизнь – принимает участие в вечерних клубах и их судьбе, но не пьет. Вкладывал деньги в музыкальные комедии, всегда имеет под рукой красотку со сцены. Предпочитает блондинок.– Ничего утешительного, – вздохнул Ванс. – В городе полным-полно таких Мэнниксов… Что у вас припасено в отношении нашего медика?– Боюсь, что в городе также имеется достаточное количество докторов Линдквистов. Он воспитывался на Среднем Западе, в какой-то смешанной франко-мадьярской семье, получил свое звание после окончания института в Огайо, практиковал в Чикаго – было там какое-то темное дело, но тут ничего не доказано, переехал в Олбани, увлекался тогда этим безумием с рентгеновскими лучами; изобрел какую-то новую иглу для вдувания воздуха в грудь, нажил на этом небольшое состояние, на два года уехал в Вену…– А, увлечение Фрейдом!– …вернулся в Нью-Йорк и открыл частную лечебницу. Назвал немыслимые цены и этим сразу завоевал известность. Несколько лет назад обвинялся в нарушении врачебной этики, но дело было прекращено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78