..

12
Незадолго до отъезда в Лондон - я летел в Шотландию, в Глазго, где
должна была играть наша футбольная команда в европейском Кубке, - получил
письмо из Парижа от Сержа Казанкини.
"Мой дорогой друг! - писал Серж. - Рад тебе сообщить, что книга
"Друзья и враги Олимпийских игр" Майкла Дивера уже в наборе, шум вокруг
нее приличный. Пришлось даже обращаться в суд, потому что ее пытались
заблокировать на официальном уровне - у тех, кто стремился это сделать,
поверь мне, денег куры не клюют. Правая пресса - та просто с цепи
сорвалась, пишет, что Дивер "продался красным", называют даже сумму, во
что обошлась "коммунистическому блоку" рукопись, - миллион долларов.
Спасибо, сэр, вы хорошо платите, нет ли для меня какой-никакой
подходящей работенки?
Но это, конечно, шутки. На самом деле Майклу пришлось отказаться от
публикации некоторых наиболее острых и взрывных документов, особенно -
касающихся подготовки к Играм в Сеуле. Его принудили, и он отступил,
потому что иначе не сносить бы ему головы. Ты знаешь, у нас за этим дело
не станет, если понадобится...
Понимаю, что у тебя от того "миллиона" не осталось ни шиша и ты не
сможешь заплатить американцу за информацию, не так ли? Я ему это прямо и
выложил, чтоб не существовало никаких недоговоренностей. Он немного
помялся и согласился передать тебе "во имя блага и процветания Олимпийских
игр" (это не мои. - Майкла слова) ОРИГИНАЛЫ (чуешь, как это серьезно, если
человек даже боится их хранить у себя?) документов, подтверждающие наличие
широко разветвленного заговора с целью УНИЧТОЖЕНИЯ олимпизма.
Я очень надеюсь, что ты будешь в Лондоне в то время, о котором
сообщал ранее. Позвонишь мне оттуда.
Твой верный оруженосец (я недавно путешествовал по Испании и стал
просто одержим дон-кихотством) Париж, 22 октября. Серж Казанкини."
Письмо я взял с собой, как и спортивную газету, где в официальном
разделе сообщалось, что коллегия Комитета по физкультуре и спорту
восстановила звание "Заслуженный мастер спорта СССР" В. Добротвору
(посмертно), а киевская ДЮСШ теперь носит его имя...

В лондонском Гайд-парке цвели гладиолусы, небо светилось густой
осенней голубизной и ничто не предвещало приближающейся непогоды -
густого, липкого тумана, в котором, как в вате, тонули звуки и от которого
на душе становилось сумрачно, вот как в этом старинном пабе на
Бейкер-стрит, куда я заглянул перекусить.
Паб мне знаком еще с тех давних времен, когда меня водил сюда Дима
Зотов - это, если память не изменяет, было чуть ли не десять лет назад;
когда-то, сюда любил захаживать Диккенс, о чем свидетельствовали
пожелтевшие страницы его рукописей в черных рамочках под стеклом,
развешанных по дубовым панелям; это место было любимо газетчиками из
близлежащих редакций и местными писателями, маститыми и начинающими. Дима,
помнится, не сразу выбрал место, хотя в зале в тот предобеденный час было
пусто, сонно, и тишину нарушали лишь звуки срывающихся с места автомобилей
на перекрестке перед светофором.
Пахло ароматным табаком и терпким мужским одеколоном.
Зотов - он тогда работал в русской службе Би-би-си спортивным
комментатором - был невысок, сух, с нездоровым, типично лондонским цветом
лица - поискал кого-то глазами, выждал, пока появился официант в черном
новом смокинге, и спросил: "Посадишь нас в мой угол?" Официант, похожий на
премьер-министра или на клерка из Сити, приветливо улыбнулся и широким
жестом пригласил нас в дальний угол, где над деревянным, без скатерти,
столиком свисал на кованой цепи изящный фонарь.
- Я сюда забегаю поработать, когда нужно что-то срочное выдать, -
сообщил Зотов, когда мы уселись друг против друга. - В редакции дым
столбом и шумно, как в воскресный день на заячих гонках в Уэмбли. А здесь
- покой.
Я помнится, тогда с сомнением воспринял Димино заявление - в пабе
стало многолюдно, накурено, изрядно шумно. Но потом понял, что в его
укромных уголках действительно можно уединиться: никто не мешал, не
приставал, не спрашивал свободный стул и не пытался лезть в душу.
Зотов возбуждал во мне интерес: бывший ленинградец, превратности
войны забросили его далеко от родины, о которой Дима так заинтересованно
расспрашивал и тоска по которой, как я догадался несколько позже,
буквально сжигала его. Правда, ему было лет четырнадцать, когда не по
своей воле он очутился на чужбине - Дима жил с матерью (отец, военный, был
репрессирован еще в 37-м), и она сама выбирала свои жизненные дороги.
Потом мы встречались с Зотовым не раз - и в Лондоне, и в иных
столицах, Дима становился мне все ближе и понятнее...
И вот теперь, едва заскочив в номер, чтобы наскоро принять душ и
сменить рубашку, я переступил порог знакомого паба на Бейкер-стрит. И
нужно же такому случиться! - столик в углу оказался свободным, и я
поспешил туда, не дожидаясь официанта (теперь здесь уже не носят смокинги
и обслуживают в основном иммигранты - поляки, югославы, испанцы),
расположился на "своем" месте. Заказал традиционный английский завтрак -
яичницу с беконом, стакан абрикосового сока, джем, булочку и черный кофе.
Я думал о предстоящей встрече с американцем, втайне надеясь, что
сумеет выбраться в Лондон и Серж Казанкини: мне было непривычно одиноко и
пусто в этом огромном городе: накатила грусть-тоска.
Может, это потому, что нет уже в живых Димы Зотова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85