В общем, все как полагается, чтобы получился приличный кирпич в приличном переплете. Приложите все свои публикации, месячишка через два и эта появится, так что капиталец у вас будет. В начале июля намечено остепенить вас, — значит, за месяц до этого бумажки должны быть в порядке.
— Как это остепенить? — опешил Ольф.
— Обыкновенно, — невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. — Докторов вы не заслужили, а кандидатов — в самый раз.
— Да разве кандидатов дают без официальной защиты? — удивился Дмитрий.
— Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно.
— И мы, стало быть, и есть эти исключительные личности? — повеселел Ольф.
— Вроде того… Понимаю, что скучно такой работенкой заниматься, от души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда. — И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь.
— Алексей Станиславович! — попытался остановить его Дмитрий, но Дубровин даже руками замахал:
— Потом, потом, некогда…
И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок, — с утра намечали, что надо сделать за день, и, кое-как разделавшись с «барщиной», больше не возвращались к ней.
Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия:
— Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником четырнадцатого класса в канцелярии поработать — вот тогда запели бы!
— Боже упаси! — с ужасом сказал Дмитрий.
Они уже намекали, что неплохо было бы перенести «остепенение», но Дубровин только отмахивался:
— Работайте, работайте.
Но однажды они дружно взмолились.
— Алексей Станиславович, давайте перенесем месяца на два! — сказал Дмитрий. — Мочи моей больше нет.
Дубровин внимательно посмотрел на них:
— Что, совсем плохо?
— Плохо! — почти с радостью сказал Дмитрий, уже решив, что Дубровин согласен. Но тот только покачал головой:
— Терпите, друзья, месяц всего осталось.
— Алексей Станиславович, да что будет, если перенесем? Почему обязательно в июле?
— Потому что у меня и других дел хватает, кроме ваших, — напомнил Дубровин. — В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре поеду в отпуск.
— А на октябрь?
— А вдруг я до октября умру? — отшутился Дубровин, но, заметив, что они по-прежнему серьезны, сказал: — Понимаю, что надоело, но все-таки придется закончить сейчас.
Они еще пытались выклянчить у него отсрочку, но Дубровин был непреклонен.
Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок.
— Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится?
— Ну вот, пошел, — недовольно сказал Дмитрий. — Тебе с твоей подозрительностью только в угрозыске служить.
— Посмотрим, — неопределенно сказал Ольф.
Но у Дмитрия и самого закралось подозрение, что Дубровин чего-то недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться?
И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и срочно заканчивать ее.
Все сильнее раздражал их Шумилов, его салонная вежливость. Он по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже ничего не делали для него и просто не представляли, в каком состоянии его работа. Дмитрий как-то спросил у Жанны:
— Как ваши дела? Продвигаетесь?
— Кажется, да, — не очень уверенно сказала Жанна. — Моя работа, во всяком случае, идет неплохо, — поправилась она. — У других тоже как будто ничего. А как в общем — понятия не имею. Ведь у каждого из нас какая-то частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем, а дальше уже его дело. Это вы, корифеи, можете позволить себе работать по-своему, — с завистью сказала Жанна. — А мы что…
— Ну, пошла прибедняться… Но неужели он не держит вас в курсе дела?
— Он не балует нас своим вниманием, — насмешливо сказала Жанна.
Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул:
— Если уж его собственная любовница так отзывается о нем…
— Ну вот, — разозлился Дмитрий, — я так и знал, что ты это ляпнешь. Любовница не любовница — какое это имеет значение?
— Не кипятись. В принципе — никакого, конечно, да ведь все мы люди, все мы человеки.
— А потом, — проворчал Дмитрий, — еще неизвестно, так ли это.
— Вот те на, — удивился Ольф. — Всему институту известно, а ему неизвестно.
— Мало ли что болтают…
— А ты спроси у нее самой, — поддразнил его Ольф. — Вы же друзья.
— Перестань, — сказал Дмитрий.
— Да чего ты злишься, не понимаю? — удивился Ольф. — Я же ничего плохого о Жанке не говорю. Наоборот, это только делает ей честь. Она оказалась умнее, чем я думал, — и слава богу.
— Ладно, хватит, — оборвал его Дмитрий. Ему нравилась Жанна, и неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым.
— Все, не буду, — покладисто сказал Ольф. — Но каков все-таки Шумилов, а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это не Дубровин… Слушай, давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе.
Они уже давно подумывали об этом и откладывали разговор до окончания работы. И на этот раз Дмитрий сказал:
— Вот закончим с этим барахлом, — он с ненавистью взглянул на разложенные бумаги, — тогда и скажем.
— Лады, — согласился Ольф.
Так они и сделали.

Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех довольно увесистых томов, боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими шажками дошел до стола, всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения, и потом долго отдувался и обмахивался платком.
Дубровин улыбнулся, глядя на него:
— Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был?
— Еще нет, — серьезно ответил Ольф.
Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147