Однако живые, быстрые, не по-японски широко прорезанные глаза, противореча его дряхлому виду, посверкивали бодро и энергично.Он был призван на «Йонагу» в 1940 году и начинал службу простым матросом, добровольно вызвавшись быть в судовом лазарете санитаром. Через два года он уже ассистировал на операциях главному врачу майору Ретецу Хосино, учившему его хирургии и тайнам диагностики. Во время ледового заточения в бухте Сано, когда Хосино и пять других врачей умерли, Хорикоси возглавил МСЧ Медико-санитарная часть.

авианосца. По возвращении в Японии адмирал Фудзита, считавший все медицинское сословие «бандой коновалов и шарлатанов», наотрез отказался от предложения командования сил самообороны укомплектовать судно дипломированными судовыми врачами, и бразды правления по-прежнему оставались в маленьких, со вздутыми синими венами ручках Хорикоси, державших их так же крепко, как скальпель и пинцет. Под его началом было шестеро санитаров столь же преклонного возраста.Сверкающий чистотой лазарет находился в кормовой части надстройки, и сейчас из его тридцати коек двадцать две были заняты пострадавшими при авианалете японскими моряками, а на двадцать третьей лежал на животе американский летчик Кеннет Розенкранц с загноившейся раной правой ягодицы. Рядом стояла кровать Таку Исикавы.Из всех видов повреждений Хорикоси больше всего не любил ожоги. Обгоревшие люди испытывают мучительные и — что еще хуже — постоянные страдания: они совершенно беспомощны и могут только стонать и плакать от не отпускающих ни на миг болей, которые причиняют им страшные, незаживающие ожоги третьей степени, и от всепроникающего тошнотворного запаха гниющей плоти начинает першить в горле. Хорикоси перерыл горы книг по лечению ожогов, выписывал самые последние новинки фармацевтики, искал наиболее эффективные сочетания болеутоляющих и барбитуратов. Его помощники лили прямо на раневую поверхность раствор сернокислого серебра, потом накладывали на омертвевшие участки тела пропитанные особым составом бинты, чтобы через несколько часов снять их вместе с отслоившейся кожей. Потом вся процедура повторялась.Раненым, у которых замечалась сердечно-легочная недостаточность, ставили капельницы и катетеры для внутривенных вливаний. Чудовищное обезвоживание организма требовало огромных доз физиологического раствора. Раненые, сохранившие губы и слизистую рта, получали — иногда до тридцати раз в день — питательные смеси.И тем не менее, несмотря на все старания Хорикоси и его помощников, многие умрут. А те, кто благодаря новейшим лекарствам выживет, вряд ли поблагодарит за это судьбу. Первыми сгорают эпидермис, мышечная масса, хрящи, потом — кости, и старый фельдшер проходил между рядами коек, на которых лежали люди без носов, без ушей, с лицами, сплошь покрытыми уродливыми струнами. Один матрос лишился половых органов, двоим ампутировали руки и ноги.Хорикоси не любил злоупотреблять болеутоляющими, но тем, кому оставалось жить недолго, безотказно назначал большие дозы морфина, чтобы они, по крайней мере без мучений, вошли в храм Ясукуни, нечувствительно оказавшись в стране лотоса. Какая жестокая ирония: мало того что пламя пожрало их тела при жизни, и трупы их тоже будут преданы огню, мрачно размышлял он.— Эй ты! Болит! — услышал он внезапно голос пленного американца.— Ничего страшного, — ответил Хорикоси, — представь, что у тебя еще одна дырка в заднице.Их голоса разбудили Таку Исикаву. Он повернул голову и встретил взгляд зеленых глаз Кеннета Розенкранца.— Ты кто? — спросил лейтенант.— Тебе, косоглазая макака, не все равно? — вызывающе ответил американец, которому терять было нечего.Таку потряс головой и с усилием приподнялся на локте.— Ты Рози, я видел, как тебя вели к адмиралу.— Я тебе, Исикава, не «Рози»!— Откуда ты знаешь мое имя?— Вон, на табличке написано, — американец, перекатившись на бок, ткнул пальцем в изножье койки, где висела дощечка со списком назначений и температурной кривой. — Протри свои щелочки, косой!— Не смей называть меня косым.— Но ты же косой?!— Прекратить! — лаконично приказал фельдшер. — Чтоб поубивать друг друга, силенок еще маловато. — Он очертил в воздухе дугу. — Вы и так меня работой завалили.Лежащий на соседней койке юноша, забинтованный с ног до головы и весь утыканный резиновыми трубками, выходящими из всех отверстий его тела, внезапно дернулся и издал тонкий пронзительный вопль — так стонет под слишком высоким давлением предохранительный клапан парового котла.— Да заткните ж вы глотку этой суке! — крикнул Розенкранц.— Такеда, введи ему четверть грана морфина, — распорядился Хорикоси, и старый санитар, взяв гиподермический шприц, впрыснул его содержимое в одну из трубок. Запеленутый в бинты кокон почти мгновенно затих.— Долго не протянет, — вполголоса сказал санитар.— Вот и хорошо, — заржал Кеннет. — Одной макакой меньше.Хорикоси выпрямился и взглянул на американца:— Капитан, предупреждаю: не укоротите язык — я вам сделаю колостомию Операция по созданию искусственного наружного свища ободочной кишки.

и отправлю обратно на гауптвахту. — Он кивнул в сторону вооруженного матроса-часового, стоявшего у единственной двери в палату, и только собирался еще что-то добавить, как послышались крики:— Доктор! Доктор! ЧП! Авария на полетной палубе! Вас срочно требуют к кормовому подъемнику!Хорикоси двинулся по проходу между койками, потом на минуту остановился:— Не забудьте о том, что я сказал. Колостомия, — с угрозой бросил он через плечо, взял маленький черный саквояж и мимо часового вышел из палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101