Как мог я надеяться, что кто-нибудь останется в живых, ведь я знал, что никто не уйдет с поля боя, где погибли товарищи. Напрасно я стремился в эти пустые осиротевшие пещеры. Никто, никто не выжил, кроме меня!
Воспоминания нахлынули, как морская волна, топя меня в своих соленых водах. Веселые мальчишки, отъявленные хулиганы, на которых давно махнули рукой взрослые, резвились в окрестных деревнях, устраивая переполох среди родителей молоденьких девушек. А потом, один за другим, мы начали влюбляться, чем еще больше обеспокоили взрослых. Волки однолюбы, в этом их счастье и горе. И вот пошли похищения, убийства и прочие неприятности как для племени, так и для тех мирных семей, в дочерей которых умудрялись влюбиться мои друзья. Только некоторым из нас досталась любовь соплеменниц — на все племя у нас было лишь несколько девушек. Старейшины уже заждались и не чаяли, когда наше поколение, наконец, переженится и, обзаведясь семействами, успокоится. Из всей нашей компании не женились только мы с Шеу. Впрочем, он мог уже и жениться, ведь я не имел известий о нем несколько лет.
Ветер нашептывал мне имена моих врагов: Белин и Бренн, Бренн и Белин — король и его брат, приведшие под стены Эринира свою армию. Но вместе с их именами всплывали и другие: Морейн и Гвидион, любимая женщина, ставшая сестрой одного моего врага и невестой другого, и друг, спасший мне жизнь, лечивший мою душу, но излечивший только мои раны. Как будет больно им, если я убью кого-нибудь из близких им людей.
Морейн со свойственной ей непосредственностью легко предала своих предков и отдала мне приказ сделать то же самое, приказ, которому я пока не мог противостоять из-за принесенного мною Гвира. Моя воля не принадлежала мне. Пока Морейн пела и кружилась в любовных туманах в обществе Поэннинского вождя, я оплакивал своих и ее погибших родичей, убитых им и его братьями.
На какие бессмысленные вещи я растратил жизнь, погнавшись за безумной мечтой, позабыв свой долг, прожег, испепелил душу безысходной страстью. Я бездумно променял единственный стоящий день в моей жизни, день, когда я должен был погибнуть рядом со своими соплеменниками, на сладостную ночь с принцессой под теплым антильским небом.
Ветер продувал насквозь мою шерсть. Я стыл на этом колючем ветру, с наслаждением испытывая физическую боль, в надежде, что она затмит собой душевную муку. Я понял, что не смогу отомстить своим врагам. Почему, почему, Гвидион, ты спас мою жизнь и лечил меня, но хладнокровно взирал на гибель моих сородичей, хотя, наверное, мог остановить эту бойню? Почему ты, луна, такая равнодушная, такая далекая, допустила, чтобы вся стая погибла, а я один остался жив? К кому еще обратить мне свои молитвы? У волков не было богов, лишь одна луна — свидетельница наших горестей. Такая призрачная, светлая, чужая!
Устыдившись своей слабости, я опустил голову в холодную воду, позволил Сень умыть меня и направился вниз по вересковому нагорью в сторону леса, за которым раскинулась долина Эринира. Дойдя до королевского леса, я свернул к хижине Веды. Морейн не успела рассказать мне о том, что лесная жрица живет теперь где-то среди Дивного Народа. Обнаружив ее жилье опустевшим, я оплакал и эту старушку.
Что стало с замком, я увидел, только выйдя из леса. Уходя, поэннинские воины разрушили и сожгли все, что не смогли забрать с собой. На фоне розового заката чернели развалины прекраснейшего дворца короля Эохайда. И на этом пепелище среди руин ютилось несколько человеческих семей, которым случайно удалось уцелеть. Маленький грязный мальчик в рваных лохмотьях, увидев меня, закричал:
— Смотри, мама, собачка!
Его мать заспешила к нему и, подняв на руки, прижала к себе. Бросив на меня тревожный взгляд, она поспешно унесла малыша куда-то в развалины. Я не стал беспокоить их. Возможно, они остались одни, без мужчин, и их некому защищать, и им страшно. И так немало лиха выпало на долю этой женщины, прижимавшей к себе малыша. Конечно, она могла что-то знать о судьбе Веды, но мне тогда казалось, что, будь лесная жрица жива, она ни за что не покинула бы свою хижину.
Я знал, здесь возродятся люди, но уже никогда не вернутся сюда ни волки, ни Туата де Дананн. А среди этих людей мне нечего было делать, и я повернул обратно в лес.
Я шел по родному лесу, и мне казалось, что вот-вот забрезжит меж стволов теплый огонек, послышатся нежные, будто колокольчики, голоса, я выйду на поляну, где сидят у костра стремительный, как порыв ветра, юноша и его созданная из лунного света сестра; искры костра взовьются в темное небо и смещаются со звездами. Но высокие деревья эринирского леса изливали на меня лишь молчанье и одиночество. Лес кончился, потянулись вересковые пустоши, и вновь начался подъем.
Надо было принимать решение, что делать дальше. У меня отменное здоровье, острые зубы, сильные лапы, что еще нужно молодому волку? Я могу выжить и среди людей, и среди волков, остается только выбрать, к кому направиться. Еще не приняв окончательного решения, я уже понимал, что все равно вернусь в Поэннин к Морейн, потому что пережить ревность мне легче, чем разлуку.
А потом вдруг нахлынул зов Гвира. Жалобный, тоскливый вздох, словно удар сердца: «Где ты? Где ты?» Всхлипнул и погас ее голос. Я впервые чувствовал зов, но сразу понял, что это он. Легкий запах белой крови щекотал мне ноздри, отдаваясь глубоко в сердце: «Где ты? Где ты?» Мгновенно забыв обо всем, я рванул изо всех своих волчьих сил на юго-запад, откуда вился тонкий нежный шлейф яблоневого аромата.
Глава 25
В святилище древнего Бога
Возвращался я гораздо быстрее, чем шел в Эринир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148