В прежние времена. когда еще были живы королевы, такие пиры озарялись женским обществом, сопровождавшим вдову короля Дунваллона или очередную жену Белина, пришедших послушать песни бардов и поднести меда знатным гостям. Но со дня смерти красавицы Гвенлиан, последней жены короля, которую Белин убил в пьяном приступе ревности, знатные дамы редко посещали пиршественную залу. Из всех невесток, взятых когда-то Дунваллоном в жены своим сыновьям, жива была лишь супруга Рикка, который ревностно следил за тем, чтобы она не появлялась в этом грубом обществе. На этих мрачных сборищах воинов бывали только рабыни, умевшие петь или танцевать либо другим способом вынужденные развлекать гостей.
В этой зале Морейн уже не раз бывала прежде, когда король допрашивал ее об Антилле. даже множество факелов, закрепленных на стенах, неспособны были полностью разогнать мрак. Посреди залы на полу полыхали два ряда очагов, безнадежно пытаясь согреть огромное, холодное помещение. Дым, не успевавший уйти сквозь маленькие оконца и отверстие в крыше, висел черными клубами у стропил. Зала была наполнена звоном посуды, пьяным гамом, визгом и рыком собак, грызущихся из-за костей, выкрика ми подравшихся. Вдоль стен стояли длинные столы, за которыми тесно сидели гости. В конце залы на возвышении размещался отдельный стол для короля, его братьев и особо знатных гостей.
— Вот певунья, которую ты велел привести, мои король — сказал воин с поклоном, подталкивая принцессу к королевскому столу.
— Так вот кто развлекает весь наш двор своими песнями! — удивился Бренн. — Эринирская принцесса паясничает перед моими людьми, будто уличная певица.
Король, не менее удивленный, приказал принцессе что-нибудь спеть. Слуга поставил перед Морейн стул и предложил несколько инструментов. Она выбрала кифару и начала перебирать струны. Кифара несогласованно нежно вздыхала, Морейн была неважным музыкантом. Промучив какое-то время инструмент, принцесса призналась себе, наконец, что играть она толком не умеет.
Дождавшись, когда нетерпение и раздражение зрителей достигли приемлемого, на ее взгляд, предела, она слегка улыбнулась позаимствованной у Бренна змеиной улыбкой и пристально взглянула в глаза королю. Прежде чем он успел возмутиться, Морейн запела.
Голос разнесся под сводами огромной залы, заставил замолчать присутствующих. Его высокие и низкие перепады на одном дыхании складывались в причудливую и изумительную мелодию: смесь антильского храмового нения с веселыми мотивами кельтов и нежными песнями Туатов. Казалось, будто двери старой залы распахнулись, и в них ворвался сверкающий вихрь осенней листвы, снежных хлопьев и распустившихся яблоневых цветов. Голос наполнял сердца счастьем и горем, любовью и безысходностью, как туманом, и слушателям казалось, будто они плывут в этом тумане навстречу самой Богине Грез. Околдованные принцессой люди сидели и стояли, позабыв, где они находятся, погруженные в сказочные видения.
Голосом Морейн взывала к Белину прекрасная богиня презираемого им народа.
— Ты наш, ты принадлежишь нам, в твоих венах течет наша кровь, — пела она. Все пустое, ты тратишь жизнь понапрасну.
И сквозь черные от копоти каменные стены Белин видел витые белые колонны дивного замка, того замка, где мерцают звезды, и из их млечного света выходит ему навстречу, приветливо раскинув руки, отвергнутое им божество и несет ему прощение.
Плескались волны, погружая Харта в свою безграничную синеву, унося его к глубинным тайнам моря. Он плыл в толще воды, сверкая серебристой чешуей. Он вырвался, наконец, на свободу и наслаждался теперь бездумным счастьем плыть по волнам навстречу покою.
Бренн не видел ни залы, ни певицы. Стены темного туннеля, в который было погружено его сознание, расступились, перед его взором стояли синие, как горные озера, глаза Альвики и окровавленный вереск, и сердце щемило старой, загнанной внутрь болью.
Зверь вжался в глубину своего убежища, стараясь закрыться от этих звуков. Голос напоминал ему о прошедших временах, когда великие народы правили миром. Когда войны шли не за земные богатства и территории, а за высокие идеи. Когда прекраснейшие из живущих на земле существ — Туата де Дананн были сильными и могущественными. О, какие это были воины — достойные противники! Как он гордился, что мог противостоять им. Что за горькая участь — бороться с этими жалкими смертными, с этими людишками, которые даже не вступают в борьбу, а безропотно идут к нему, как на бойню, цепенея под взглядом его глаз. Их смерть не приносит радость победы. Нет предвкушения борьбы, нет ощущения опасности, нет риска погибнуть в этой борьбе. И только этот голос так тревожно напоминает о том, что самая прекрасная и удивительная битва, в которой он был сражен рукою пылкого Оллатара, уже миновала, осталась в прошлой жизни. Но это было, было…
Как раненый зверь, решивший до последнего вздоха бороться за свою жизнь, Гвидион отчаянно сопротивлялся чарам вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, Он выдрал себя из теплого, завораживающего потока. Оглядывал гостей и братьев, он впервые понял, какую опасность таит в себе эта женщина. О, боги, он ошибся, ее нужно было убить еще в Эринире. Он узнал эти дивные чары, он читал о них в древних манускриптах. Любой, кто услышит этот голос, уже не сможет противостоять его владельцу. Это растаявшее общество было сейчас в абсолютной власти Мораны, и она могла отдавать любые приказы. Гвидион был слишком уверен в своей собственной силе, а ведь Морейн сама подсказала ему об опасности, упомянув как-то, что мудрая Гелиона запретила ей петь в ее дворце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148