- У меня нет времени, торговец наркотиками. Сыновья Мизраита - Стефаб
и Марип, а также Маркмор - все трое и еще другие были убиты женщиной по
имени Сайма, которая сейчас находится в подземелье, ожидая приговора. Я
решил, что тебе необходимо знать это.
- Зачем ты говоришь это мне? Ты хочешь, чтобы я освободил ее? Сделай
это сам.
- Никто, - сказал цербер, - не может никого освободить из дворца. Я
отвечаю за его безопасность. Если бы она совершила побег, то мне пришлось
бы очень долго объяснять Кадакитису, как это могло произойти. Сегодня же я
собираюсь встретиться здесь с пятьюдесятью моими старыми друзьями из
гильдии наемников. И я не хотел бы, чтобы произошло что-то такое, что
испортило бы нашу встречу. Кроме того, я не пригласил ни одного человека,
которому не верил бы на слово, а если такой и найдется, то пусть идет на
все четыре стороны. - Он усмехнулся, как Дьявол, сделав широкий жест
рукой. - У тебя здесь заведено подавать кое-что дополнительное. Половину
наркотика ты, конечно, уступишь мне. Как только ты увидишь моих людей,
тебе будет легче судить о том, что может случиться, если они выйдут из
повиновения. Обдумай свое решение. Большинство людей, которых я подбиваю
на что-либо, находят выгодным работать в союзе со мной. Если ты также
сочтешь это приемлемым для себя, то мы назначим время и все обсудим.
Ни явный смысл сказанного, ни скрытая за ним тайна, ни таящаяся в нем
угроза не сломили человека, который не хотел, чтобы в Лабиринте его
называли "Ластел". Он промычал:
- Ты взбалмошный человек. Ты не сделаешь этого. Я не могу! Что
касается наркотика, я не знаю ничего ни о... каком... наркотике.
Человек ушел, а Ластел трясся от ярости, думая что он слишком долго
пробыл в чистилище: это нанесло вред его нервам!

4
Когда прохладные сумерки опустились на Лабиринт, в "Единороге"
появился Шедоуспан. Культяпки не было видно: за стойкой стоял Двупалый.
Он сидел, прислонившись к стене, в позе, в которой обычно любят
сидеть балагуры, и наблюдал за дверью, ожидая, когда толпа станет гуще, а
языки развяжутся, и какой-нибудь проводник каравана расхвастается, потеряв
осторожность. Наемники не представляли для вора интереса, чего нельзя было
сказать об опасных партнершах, этих женщинах из дворца Кадакитиса. Он не
хотел быть втянутым в интригу; с каждой секундой его волнение возрастало.
В конце концов он пришел к выводу, что все свои дела нужно делать с
большой осторожностью, иначе к следующему Дню Ильса его капиталы не только
не пополнятся, а вообще исчезнут.
Ганс был темным, как чугун, взгляд его был острым, как у ястреба, он
был вооружен изогнутым арбалетом, украшенным бронзой, и колчаном со
стрелами. Он носил ножи в тех местах, где носит их профессионал, а
сапфиры, золото и малиновые одежды предназначались для того, чтобы отвести
любопытные глаза от смертоносных клинков.
Он был порождением Санктуария: он принадлежал этому городу и считал,
что не существует ничего такого, чем этот город мог бы его удивить. Но
когда в город пришли наемники, как приходят клиенты к проститутке, он был
обижен, как может быть обижен незаконнорожденный ребенок шлюхи, когда
впервые узнает, каким образом мать кормит его.
Теперь стало легче - он понял новые правила.
Одно из них было таким: встань и уступи им свое место. Но своего
места он не уступал никому. Он готов был прибегнуть к силе, но где-нибудь
в другом месте, а если бы появился кто-нибудь из знакомых, то предпочел бы
избежать приветствия. Сегодня он не хотел вспоминать ничего уже забытого;
он не видел ни одного человека, ради встречи с которым захотел бы
пошевелить рукой. Поэтому, когда семеро наемников закрыли султанами и
шкурами, эфесами и кольчугами вход в таверну, он приготовился защищать
свое место и осмотрелся. Но они всей компанией прошли к стойке, хотя один
из них в черном плаще, грудь, голова и запястья которого были закованы в
железо, прямо показал на него, вытянув руку, подобно человеку, целящему
стрелой.
Человек немного поговорил с Двупалым, снял шлем с гребнем из конских
волос, выкрашенных в кроваво-красный цвет, а потом направился к столу
Ганса. По телу вора от верхушек черных волос до кончиков пальцев на ногах
прошла дрожь.
Сделав несколько плавных больших шагов, человек очутился у стола,
вытащив при этом острый меч. Если бы он не держал в руке кружку, Шедоуспан
схватился бы за топор еще до того, как человек (или юноша с мягким
мужественным лицом) произнес:
- Шедоуспан, которого зовут Ганс? Я Пасынок, которого зовут Абарсис.
Я надеялся отыскать тебя. - Ослепительно улыбаясь, наемник положил с
легким звоном меч с рукояткой из слоновой кости плашмя на стол и сел,
держа обе руки на виду и сцепив пальцы под подбородком.
Ганс сжал нож, висящий на поясе. После этого паническое состояние
отступило, и время пошло спокойнее, хотя несколько минут назад оно
состояло из отдельных мгновений, ужасающе громоздившихся друг на друга.
Ганс знал, что он не из робкого десятка, но его мучили воспоминания о тех
двух случаях, когда его настигла кара Вашанки. Грудь его продолжала тяжело
подниматься, и наемник мог это заметить. Чтобы скрыть свое состояние, он
тяжело откинулся назад. Наемник в дорогом снаряжении выглядел не старше
его самого. И еще. Только королевский сын мог позволить себе иметь такой
меч, как тот, что лежал перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88