год, проведенный в Нише, был только сном, в действительности его не существовало, а вот стук колес, кислый запах вагона, сонные головы, которые кивают одновременно, будто они связаны, ночной мрак, непрерывное движение — это и есть действительность. Но через мгновение ему казалось обратное: путешествие только сон, и он вот-вот проснется в Нише, в маленькой тесной комнате, на своей подушке.
Они надеялись, что утро застанет их далеко за Вране. Когда Ненад проснулся, поезд стоял на маленькой сельской станции. Вокруг мокрых полей тянулись синие горы, закрывающие горизонт. Солнце еще не всходило. Перед теплушкой разговаривали мужчины — штатские и солдаты. В утренней тишине голоса их звучали необычайно четко и звонко.
— Где мы?
Ясна вздохнула.
— Под Грделицей. Спи.
Тишина убаюкивала, и Ненад снова заснул.
В Грделице было большое оживление. На станции стоял еще один поезд. Вдоль вагонов бегали, переговариваясь, люди; другие толпились у станционного здания, перед дверями телеграфа. Сквозь влажные испарения земли солнце светило так тускло, что на него можно
было смотреть без боли в глазах. На груде ящиков сидел солдат и снимал с винтовки ремень. Потом зашвырнул винтовку за ящики, а ремнем опоясал шинель. Делал он это спокойно, в косматой бороде торчал окурок цигарки. Вокруг колонки шумел народ, сражаясь за воду, которую нельзя было пить,— так от нее воняло серой. Железо скрипело, фляжки и котелки гремели, вода брызгала, ноги тонули в луже; послышался крик — кто-то разбил бутылку о чугунную колонку. Над всей этой мелочной суетой, над этими двумя маленькими поездами, похожими на заржавелых змей, над беспорядочно кишевшими крохотными людьми простиралось небо, дышавшее испарениями земли, сквозь мягкую влажность которых доносился глухой рокот канонады. Бабушка тяжело дышала в темном углу теплушки. Ясна услышала хрипение: так дышит человек, когда ему не хватает воздуха,— с трудом, раскрыв рот.
— Мама, мама...
— Ничего... не бойся... водички мне...
Женщина-соседка протянула свою бутылку: вода
была теплая, противная. Бабушке стало только хуже. Ненад схватил пустой глиняный кувшин. Один из солдат перенес его через тюки, скорченные ноги спавших, ящики; другой, подхватив под мышки, спустил из вагона на землю. Ненад побежал. Тщетно старался он пробиться к воде. За стоявшими вплотную спинами непрерывно пищала ручка насоса. Ненад стал протискиваться между ног. Вода текла по земле. Огромный сапог опустился Ненаду на ногу. Он вскрикнул. Чья-то рука его оттолкнула; он снова очутился за кольцом людей, окруживших колонку. Тут метрах в пятидесяти, по другую сторону пути Ненад заметил круглый каменный колодец с воротом. Три или четыре человека черпали воду. Он перебежал путь, обойдя поезда. Человек, который в тот момент наполнял свою фляжку, угрюмый, пожилой крестьянин, говорил:
— Оба поезда не успеют пройти. Если болгары дошли туда, а говорят — они уже там, то к ночи будут у моста. А займут мост, одна бомба — и готово дело. Мы не проедем Вране.
— Нас вернут, вот что будет.
— Если б знать, какой тронется раньше,— сказал третий.
— И ты за водой, а? Держи, держи прямо.— Угрюмый крестьянин стал наливать воду в кувшин Ненада.
Вода широкой струей лилась из ведра, переливаясь через горлышко на коченеющие руки Ненада. Со станции доносился сдержанный, монотонный гул голосов, словно жужжание пчелиного роя на солнышке. И вдруг этот гул перешел в поток возбужденных возгласов, который, быстро разрастаясь, заполнил все пространство неба над станцией. Крестьянин опрокинул ведро, схватил свою сумку и кинулся через поле. За ним второй. Ненад испугался: он может остаться один, опоздать. На насыпи около поезда суетились люди, карабкались в вагоны, кричали. Ненад тоже побежал. Но от страха, что не угонится за другими, ноги у него отяжелели, он спотыкался о старые железнодорожные шпалы, валявшиеся около станции; у него перехватило дыхание, он отстал и начал кричать, сам не зная что.
Угрюмый крестьянин обернулся, подождал Ненада, схватил его за руку и потащил за собой. В этой спешке Ненад совсем забыл, что, идя к колодцу, пересек полотно, оставив свой поезд по ту сторону станции. И на бегу, запыхавшись, он затуманенным взором оглядывал длинный ряд стоявших перед ним вагонов, отыскивая свою теплушку. Полураздвинутые двери одной из них показались ему знакомыми. Он вырвался от крестьянина, который и сам, толкаясь среди беженцев, искал свой вагон. Ненад едва доставал до высокого вагона. Он сначала поднял кувшин, потом и сам стал карабкаться, но не на что было поставить ногу. Пока он так мучился, кто-то схватил его за пальтишко и подтянул кверху. Повиснув на мгновение в воздухе, он был неприятно поражен: перед ним расстилались поля, окаймленные синевато-коричневыми горами... Он похолодел — все это было ему незнакомо. Когда он недавно вылезал из вагона, перед ним было станционное здание... Он стал вырываться из рук, которые поставили его на пол в вагоне.
— Я ошибся, ошибся, пожалуйста, спустите меня.
Он попытался соскочить. Поезд уже двигался. Несколько рук удержали его у самого края дверей, мимо которых медленно поплыли телеграфные столбы, деревья, разбитые и почернелые от сажи окна железнодорожного депо; водокачка со своим висячим металлическим хоботом, из которого еще стекала струйкой вода, проползла совсем рядом с теплушкой, и Ненада слегка обрызгало. Он отпрянул и прижался к каким-то вещам, а по лицу его потекли горячие слезы. Он их не вытирал,
не всхлипывал: он страдал от гнетущего чувства заброшенности и одиночества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165