Мальчики смолкли. Их голубые одеяния мерцали в свете ламп. Эхо музыки медленно стихло. Окситий начал произносить молитву Фосу, и заполнившие храм прихожане подхватили ее. Эхо их голосов заметалось под куполом.
– Мы не только молим тебя о благословении, Фос, но и смиренно шлем тебе благодарность за возвращение Фостия, сына Криспа, наследника престола Видесса, и за твою помощь во всех испытаниях, которые он столь отважно преодолел.
– Он никогда в жизни не был умиренным и уж точно не стал таким, надев синие сапоги, – прошептал Фостий Оливрии.
– Тише, – прошептала она вмотает; Собор успел околдовать ее своим очарованием.
– И ты, владыка благой и премудрый, конечно же, взираешь с благосклонностью на окончание испытания ересью, которому подверглась империя, и на то, что символом сего окончания послужил недавний союз его младшего величества с его прелестной нареченной.
Прихожане зааплодировали, энергично возглавляемые Криспом. Фостий был убежден, что Окситий никогда не понял бы, что такое символ, даже если бы тот подкрался и дернул его за бороду; скорее всего, эти слова в уста патриарха вложил сам Автократор.
– Мы благодарим тебя, Фос, за мир и процветание, и еще раз за возвращение его младшего величества в столицу и в лоно его семьи, – нараспев произнес Окситий.
Хор вновь запел. Когда гимн смолк, патриарх распустил паству: благодарственный молебен не являлся полной и формальной литургией. Выйдя на длинные и широкие ступени перед входом в Собор, Фостий заморгал от лучей августовского солнца. Катаколон по-братски ткнул его пальцем в ребра и сообщил:
– В вашей семье тебя заботит только одно лоно – лоно Оливрии.
– Ну ты и бесстыдник, клянусь благим богом! – возмутился Фостий, но все равно не смог удержаться от смеха. Катаколон не испытывал к нему .злобы, и потому ему сходили с рук шуточки, из-за которых оба его брата наверняка бы поссорились.
Во дворе перед Собором столпились люди, чье невысокое положение не позволило им присутствовать на самом благодарственном молебне. Когда Фостий стал спускаться по ступенькам, направляясь к своей лошади, они приветственно закричали. Фостий помахал им в ответ, в который раз гадая, сколько из них совсем недавно столь же громко прославляло светлый путь.
– Ты сегодня говорил со своим богом совсем недолго, – сказал Фостию халогай, держащий голову его коня. Произнес он это с одобрением или, по меньшей мере, с облегчением.
Фостий помог Оливрии забраться в седло, потом уселся верхом сам. Халогай окружили возвращающуюся во дворец императорскую семью. Оливрия ехала слева от Фостия, Эврип справа.
– Ты вернулся. Ура, – бросил средний брат, скривившись, и поехал дальше, глядя перед собой.
– Нет, подожди, – резко отозвался Фостий. – Меня уже тошнит от твоего остроумия. Если ты хотел, чтобы я исчез навсегда, то у тебя была возможность этому поспособствовать.
– Я тебе уже говорил, что у меня нет задатков убийцы, – ответил Эврип.
– Тогда прекрати со мной разговаривать так, словно они у тебя имеются.
После этих слов Эврип взглянул на него вновь, но взгляд его оказался отнюдь не дружелюбным.
– Брат мой, – заявил он, – то, что я не захотел проливать твою кровь, вовсе не означает, что я готов прижать тебя к своей груди.
– Этого недостаточно, – сказал Фостий.
– Мне хватает и этого, – ответил Эврип.
– А я тебе говорю – этого недостаточно, – твердо произнес Фостий. Когда-нибудь, если доживу, я надену красные сапоги. Если у нас с Оливрией не родится сын, то ты станешь следующим в очереди на престол. Но даже если сын родится, он еще долго будет ребенком. И может настать день, когда ты решишь, что узы крови не столь уж и важны, или же тебе понравится мысль обрить мне голову и заточить в монастырь: в этом случае ты и трон получишь, и свою нежную совесть пощадишь.
– Я не стану так поступать, – нахмурился Эврип. – Ты сам говорил, что у меня был шанс.
– Ты не станешь так поступать сейчас, – возразил Фостий. – А через десять лет, а через двадцать, когда мысль о том, что ты навечно останешься вторым, станет для тебя невыносима? А что произойдет, если я решу, что не могу доверять тебе? Я ведь могу нанести удар и первым, братец. Ты над этим когда-нибудь задумывался?
Эврип давно научился скрывать свои мысли, но Фостий наблюдал за ним всю жизнь и увидел, что сумел его удивить. Однако удивление Эврипа быстро прошло.
Он уставился на Фостия столь же пристально, как тот – на него.
– А ты изменился, – медленно произнес Эврип.
Его слова прозвучали словно обвинение.
– Разве? – как можно нейтральнее спросил Фостий.
– Да, изменился. – Теперь это было обвинением. – До похищения ты не имел и малейшего понятия о том, куда стремишься и чего хочешь. Ты знал лишь, что настроен против…
– Всего, что имеет отношение к отцу, – прервал его Фостий.
– Вот именно. – Эврип едва заметно улыбнулся – Но быть против – легко.
Гораздо труднее найти и понять, чего же ты хочешь сам.
– А ты знаешь, чего хочешь, – вставила Оливрия.
– Конечно, знаю, – подтвердил Эврип. Слова «красные сапоги» повисли в воздухе невысказанными. – Но мне, похоже, их не получить. Теперь Фостий тоже знает, чего хочет и что это для него значит, поэтому он стал для меня гораздо опаснее, чем прежде.
– Да, стал. Насколько я вижу, в такой ситуации у тебя два выхода: или ты попытаешься меня устранить – но ты сам сказал, что не хочешь этого, – или станешь работать со мной. Если помнишь, мы с тобой говорили про это еще до моего похищения. Тогда ты меня высмеял. Может быть, нынче ты запоешь иначе?
Второй человек во всей империи может создать или найти себе великую роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153