Интересно только, сможет ли то же самое честно сказать Ливаний? Фостию теперь еще больше хотелось знать, насколько велика власть Артапана над лидером мятежников. В этом направлении он не продвинулся ни на шаг с того дня, когда они с Оливрией стали любовниками.
Едва мысль о ней мелькнула в голове, кровь быстрее побежала в жилах. Диген выбранил бы его за такие мысли или, скорее всего, отказался бы от такого неисправимого грешника и сенсуалиста. Но Фостию было все равно. В каждым днем он желал Оливрию все больше и больше – и знал, что она тоже его желает.
После того первого раза они ухитрились уединиться еще дважды: поздно ночью в клетушке Фостия, когда охранник храпел внизу, и в укромном коридорчике, высеченном в скале под крепостью. Обе встречи прошли почти с той же отчаянной торопливостью, как и первая;
Фостий совсем не так представлял себе, как они с Оливрией станут заниматься любовью. Но эти украденные минуты уединения лишь еще больше воспламенили их.
Были ли его чувства любовью, которую воспевали в романах? Он мало что мог узнать о любви из первых рук; во дворце обычными явлениями были обольщение и гедонизм. Отец и мать, кажется, неплохо ладили, но Фостий был еще мальчиком, когда Дара умерла. Идеальной парой называли Заида и Аулиссу, но волшебнику – не говоря уже о том, что он любимчик Криспа, что само по себе вызывает подозрения, – было почти сорок: разве может такой старик любить по-настоящему?
Но влюблен ли он сам, Фостий сказать не мог. Он знал лишь, что отчаянно тоскует по Оливрии, что каждое мгновение их разлуки тянется как час, а каждый украденный и проведенный вместе час пролетает как мгновение.
Заплутав в своих мыслях, он пропустил последние фразы Ливания, после которых солдаты вновь завопили. Фостий тоже к ним присоединился.
В этот момент один из солдат, знавших, кто такой Фостий, обернулся и хлопнул его по спине.
– Так ты тоже идешь сражаться вместе с нами за светлый путь, друг? пробасил он и ухмыльнулся, продемонстрировав не меньше дырок между зубами, чем у Сиагрия.
– Иду куда? – глуповато переспросил Фостий. Дело было вовсе не в том, что он не поверил собственным ушам, а в том, что не захотел им верить.
– С нами, конечно, как сейчас сказал Ливаний. – Солдат наморщил лоб, пытаясь точно вспомнить слова командира:
– Обнажить меч против материализма… или что-то в этом роде.
– Материализма, – машинально поправил Фостий и лишь потом удивился стоило ли утруждаться?
– Да, точно, – радостно подхватил солдат. – Спасибо, друг. Клянусь благим богом, я так рад, что сын императора выбрал правильную дорогу.
Двигаясь словно в полусне, Фостий стал пробираться к цитадели. Солдаты те, кто его знал, – подходили и поздравляли, что он взялся за оружие на стороне фанасиотов. К тому времени, когда он вошел внутрь, его спина уже гудела от дружеских шлепков, а мысли пребывали в полном смятении.
Ливаний воспользовался его именем, чтобы поднять дух своих солдат: это понятно. Но жизнь во дворце хотя и сделала его невеждой в любви, научила проникать в суть интриг столь же непринужденно, как и дышать.
Его имя не только ободрит последователей светлого пути, но и смутит сторонников отца. И если Фостий станет сражаться в рядах фанасиотов, то может никогда не примириться с Криспом.
Более того, Ливаний может организовать для него геройскую смерть. Она уязвит императора не меньше, чем если бы Фостий остался жив и сражался, и еще больше навредит Криспу. Ливанию же его смерть окажется очень даже на руку.
Фостия отыскал Сиагрий. Фостию следовало догадаться, что бандит станет его разыскивать. Судя по зловещей ухмылке, Сиагрий знал о плане Ливания еще до того, как ересиарх объявил о нем своим людям. Фактически, подумал Фостий с настороженностью человека, которого реально преследуют, Сиагрий вполне мог и сам его придумать.
– Значит, ты решил вернуться к мамочке мужчиной, парнишка, так что ли? спросил Сиагрий, рубя ладонью воздух перед самым лицом Фостия, словно размахивая мечом. – Тогда иди и веди себя так, чтобы светлый путь гордился тобой, мальчик.
– Сделаю что смогу. – Фостий понимал, что ответ двусмысленный, но поправляться не стал. Он не хотел слушать, как Сиагрий говорит о его матери.
Ему хотелось ударить Сиагрия уже за то, что он вообще о ней заговорил. Только небезосновательное подозрение, что Сиагрий сам его изобьет, удержало Фостия от подобной попытки.
Вот вам и еще один нюанс, о котором умалчивают романы. В них герои всегда бьют злодеев только потому, что они герои. Фостий не сомневался, что ни один автор романов не сталкивался лицом к лицу с Сиагрием. Кстати говоря, обе присутствующие здесь стороны считали себя героями, а своих врагов – злодеями.
«Клянусь благим богом, я до конца жизни не прочту больше ни одного романа», подумал Фостий.
– Не знаю, что ты смыслишь в оружии, – сказал Сиагрий, – но в любом случае советую потренироваться. С кем бы тебе ни пришлось драться, им будет наплевать, что ты автократорское отродье.
– Пожалуй, да, – глухо ответил Фостий, после чего Сиагрий вновь ухмыльнулся. Кое-какой опыт владения оружием у него был; отец решил, что это ему не помешает. Но Фостий не стал об этом говорить. Чем больше его будут принимать за беспомощного сопляка, тем меньше станут обращать на него внимания.
Он поднялся по темной спиральной лестнице в свою каморку. Когда Фостий открыл дверь, его челюсть удивленно отвисла: внутри его ждала Оливрия.
Удивление, однако, не помешало ему как можно быстрее захлопнуть за спиной дверь.
– Ты что здесь делаешь? – потребовал он ответа. – Хочешь, чтобы нас застукали вместе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153