Сен-Жермен принес камень в асбестовой тряпице, а про асбест уже тогда было известно, что он является изолятором. Алмазы, обработанные радиоактивным методом, и сами становятся радиоактивными, это алхимик должен был заметить.Конечно, случайное открытие радиоактивности уранита не делает Сен-Жермена предтечей современных физиков. Но в сочетании с прочей его деятельностью оно глубоко меняет портрет человека, которого часто считали всего лишь фигляром, обманывавшим самого себя. «Пресвятая Тринософия» Я хотел воспроизвести в книге единственный литературный (впрочем, не слишком) текст Сен-Жермена, где его почти бредовые фантазии предвосхищают романтические видения Новалиса, Блейка или Кольриджа, а главное, потому что он дает в некотором роде уникальную возможность заглянуть во внутренний мир нашего героя. Несмотря на свою наивность и множество штампов, он все же отражает мистическую экзальтацию автора и дает замечательно очерченную систему толкования мира: жизненные испытания следует рассматривать как ступени инициации, которые надо преодолеть одну за другой, а стремление к высшей цели, во дворец возвышенных знаний, требует постоянного поддержания в себе веры и бдительности. Эта идея близка приверженцам многих философских школ.Любопытно: я нахожу тут сходство и с методами первичной закалки в подразделениях спецназа…Текст иллюстрирован символическими виньетками, демонстрирующими попутно, что их автор – отнюдь не гениальный рисовальщик и что выражение «приятный», которое госпожа де Жанлис употребила в отношении его таланта, более чем уместно. Текст изобилует также древнееврейскими и арабскими буквами; первые настоящие, а вторые не поддаются прочтению и, вероятно, просто неловко откуда-то скопированы, что неопровержимо изобличает Сен-Жермена в незнании арабского языка вопреки легенде. По моему мнению, это было всего лишь пусканием пыли в глаза. Автор хотел поразить читателя своими познаниями и напустить побольше таинственности в свое повествование. Несколько ложных тайн, в том числеполнейшее воздержание Сен-Жермена Одна из загадок Сен-Жермена, более всего интриговавшая современников, состояла в том, что никто никогда не видел, чтобы он ел или пил на людях. По свидетельству Франца Греффера, Kleine Wiener Memoiren. Vien, 1846.

он даже кичился этим. Когда барон Линден посетил его в Вене, принеся ему две бутылки токая, Сен-Жермен ответил: «Есть ли кто-нибудь на этой земле, видевший, как я ем или пью?» (Но надо уточнить, что слишком выспренный и театральный тон этого рассказа заставляет в нем усомниться.)Сен-Жермен ел и пил, как все, а причины его воздержания, породившего столько глупостей, были гораздо более практичны.Первая из них – ужасающая неумеренность аристократических кругов того времени. Тут все свидетельства совпадают: похоже, что чем сотрапезники титулованнее, тем больше они обжираются и пьют. Французские путешественники, в частности (поскольку именно Франция изобрела застольные манеры и то, что можно буквально назвать хорошим вкусом), жалуются, что по всей Европе в ужасающих количествах едят чудовищно пряные блюда: пернатую или копытную дичь, мясо, колбасы, и все это напичканное мускатным орехом, гвоздикой, тмином, шафраном и перцем.Графиня же Пфальцская, ставшая герцогиней Орлеанской, наоборот, жалуется, что так и не могла свыкнуться с французской кухней:
«Я так приучила свою немецкую глотку к немецким блюдам, что не могу съесть ни одного французского рагу… По моему мнению, добрая порция тушеной капусты с копчеными сосисками – пиршество, достойное короля, с которым ничто не сравнится».
Манеры за столом соответственны: соусы стекают на кружевные воротники, кафтаны и, разумеется, скатерти. К тому же пьют так, что становится страшно: в немецких музеях можно видеть бокалы того времени, каждый вмещает до полулитра, а поскольку основание у этих посудин закругленное, то их можно поставить, лишь осушив до дна. Герцог де Грамон сообщает, что трапеза, которую устроил вместе с выборщиками от Майнца и Кельна граф Эгон фон Фюрстенберг, «длилась с полудня до девяти часов вечера под грохот труб и литавр, до сих пор стоящий в ушах; выпили две или три тысячи здравиц; стол подперли добавочными стойками, и все выборщики плясали на нем; маршал двора, который был хром, вел хоровод; все гости упились».Лорд Честерфилд, тоже присутствовавший на пирушках при Майнцском и Тревском дворах, отмечает: «Кажется, будто попал ко двору какого-то короля вандалов». Также обычным делом было, что после ужина слуги вытаскивали пьяных и перепачканных гостей из-под столов и волокли проспаться в соседние комнаты. Трапезы духовенства были ничуть не более достойны одобрения.Общеизвестно, что в XVIII веке дворянство никогда не пило воду, тем более в гостиницах и трактирах. Она чаще всего была затхлой, мутной от земли и дурной на вкус.Сен-Жермен не мог не заметить, как пагубно сказывается подобный образ жизни на здоровье, поражая пищеварительный тракт сверху донизу, начиная от кариеса и зловонного дыхания, а кончая геморроем и анальными свищами, чем тогда, видимо, страдало все европейское дворянство. Карикатуры Хогарта на английских аристократов, жирных, мучимых водянкой, варикозом, желтухой и подагрой, говорят о неумеренности людей, имевших средства угождать своему чревоугодию, гораздо больше, чем думают его почитатели.Сен-Жермен, похоже, до пожилого возраста сохранял весьма здоровый вид, особенно все хвалили его безукоризненные зубы, что не часто встречалось в то время. Это свидетельствует о том, что он был разборчив в еде и ухаживал за своими зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127