Содержимое гусиного зоба было выпотрошено на чистую бумагу. Присев на корточки, наборщики принялись выискивать крохотные свинцовые буковки, легкомысленно выклеванные пернатым из оставленной на земле кассы.
Гуся зажарили. В трапезе участвовал и новый военкор -- Семен Ванин. Он аппетитно жевал гусиное мясо и уверял наборщиков, что проглотил не меньше десятка этого... как его...
-- Петиту?
-- Во-во!
-- Так мы и тебя, как гуся, выпотрошим.
-- Ну, ну, попробуйте!
И без того радостное настроение Ванина поднялось теперь еще выше. Он уже собирался было навестить свою любушку, но прибежал Никита Пилюгин и позвал Ванина в роту. Сокрушенно охнув и зло посмотрев на Пилюгина, Сенька быстро распрощался с товарищами из редакции.
-- Пойдешь с капитаном Гуровым и Бокулеем делать для румынских солдат передачу, -- сказал Шахаев, несказанно обрадовав этим Ванина.
В окопе, который находился ближе всех к румынским траншеям, установили ОЗУ. Бокулей взял рупор, приготовился было говорить по написанному, но вражеский пропагандист опередил его. На ломаном русском языке от неприятельского переднего края кричали:
-- Русский солдаты! Мама Елен приказала вышвырнуть вас за Прут.
Это было уже слишком. Сенька вырвал у Бокулея рупор и что есть моченьки заорал:
-- Эй ты, гнида продажная!.. Щенок блошиный! Скажи своей Елене, чтобы того... приготовилась... Скоро в Бухарест... придем!..
Стенки окопа посыпались от азартного солдатского хохота. Поощренный смехом бойцов, Сенька набрал в легкие воздух, чтобы выкрикнуть еще что-нибудь похлеще, но Гуров отобрал у него рупор.
-- Этак ты мне наагитируешь...
Довольный произведенным эффектом, Сенька распрощался с капитаном и Бокулеем и отправился к своим товарищам.
Разведчики уже спали. Только Забаров сидел с коптилкой и писал письмо Зинаиде Петровне.
"Неужели она меня любит? -- думал Федор. -- И почему бы ей не написать прямо: люблю!"
Он хмурился. А из темного окна на него глядели ее лукавые, смеющиеся глаза. Они, эти глаза, говорили: "Ты не думай, что я уж очень о тебе убиваюсь. Я просто так..."
Федор злился, моргал и писал что-то несуразное и путаное. Потом разорвал написанное в мельчайшие кусочки и выбросил на улицу. За окном с минуту вихрилась бумажная метель.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I
Земля все меньше парила по утрам, высыхала, морщилась, лик ее мрачнел. Морщились и мрачнели худые лица румынских крестьян, трескались искусанные губы, в глазах стояли неизбывная тоска, отчаяние: кормилица-земля высыхала, а в нее не было брошено еще ни единого зернышка. Лошадей и волов угнали отступавшие немецкие и румынские части. Пахать было не на чем. Только Патрану да еще несколько человек с утра до поздней ночи пропадали в поле, не давая отдыха батракам.
Сбившись кучками, обтирая потные лбы бараньими шапками, крестьяне толковали меж собой:
-- Пропадем все.
-- Помрем с голоду.
-- Лавку купец закрыл. Соли негде достать... От цинги помрем...
-- Земля травой зарастает...
-- Нам помогут! -- прозвучал вдруг голос Мукершану.
-- Кто поможет? Кому мы нужны...
-- Русские.
Все с недоверчивостью и вместе с тем с тайной надеждой посмотрели на Мукершану.
-- А то у них других забот нет...
-- До нас им...
-- Вот вы не верите, а я говорил сегодня с их генералом. Обещал помочь вспахать землю на своих лошадях.
-- Мы уже тебе однажды поверили, Мукершану. В тридцать третьем. Пошли за тобой. Ну, и поплатились. Сколько нашей крови пролилось! Теперь вот опять обещаешь...
Мукершану вспыхнул, но сдержался.
-- Чьи ты слова говоришь, Кристанеску? Вижу -- не свои, -- глухо проговорил он. -- Патрану, должно быть...
-- Чужой головой не живу, своя на плечах. Только ты лучше бы уехал отсюда.
-- Никуда я отсюда не уеду. Меня прислала сюда моя партия, которая желает всем только хорошего. Когда-нибудь ты это поймешь. Думаю, что скоро поймешь... А насчет русских -- все правда. Обещали помочь...
Крестьяне заволновались. Новость эта так поразила их и была, казалось, столь неправдоподобна, что в нее трудно было поверить даже самым доверчивым людям.
-- Да, да, помогут! -- тверже сказал Мукершану, зорко всматриваясь в угрюмые лица крестьян. Он думал: "Насколько легче было проводить работу там, на заводах Решицы, среди металлистов". Невольно вспомнил слова товарища из ЦК, провожавшего Мукершану в села: "Будь осторожен, Николае. Действуй осмотрительно. С крестьянами трудно будет. Заморочили им голову король и партия Маниу".
О своем решении помочь крестьянам вспахать землю и посеять Сизов и Демин сообщили в штаб армии. Там одобрили и в свою очередь сообщили в штаб фронта. Через несколько дней пришел приказ командующего фронтом, предписывавший войскам, находившимся во втором эшелоне, в свободное от занятий время приступить к немедленной помощи бедным румынским крестьянам. Этот акт удивил советских солдат, даже такого последовательного гуманиста, как Аким.
-- Собственно... что это значит? Ничего понять не могу, -- говорил он Шахаеву. -- Три года румыны грабили нашу землю, вместе с немцами уничтожали наши села, людей. Вспомните одну только Одессу... А теперь -- извольте радоваться! -- мы должны еще пахать им землю... Ни черта не понимаю!..
-- Мне странно слышать это от тебя, Аким! Ты подумай хорошенько, -спокойно советовал ему парторг.-- Ты теперь коммунист. Подумай, и все будет понятно. А на партийном собрании мы поговорим об этом подробное.
-- Нет, нет. Это уж слишком. Это -- ненужный либерализм.
-- Что ты говоришь, Аким? -- подвернулся откуда-то Сенька. -- Я не узнаю тебя. Ты, кажется, местию воспылал. Что-то это на тебя не похоже!
-- Ненужный либерализм. Лишнее это, -- продолжал Аким, не слушая Ванина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99