" -- "Рядовой,-- говорю,-- что ж тут такого? У нас есть рядовые и поученее меня".-- "Как же так? -- удивляется румын еще больше.-- У нас,-говорит,-- такие, как вы, все по штабам да по канцеляриям сидят. Могли же вы писарем хотя бы стать?" -- "Мог бы,-- отвечаю ему.-- У нас,-- говорю,-каждый второй солдат может писарскую службу нести..." Вы, товарищ полковник, удивляетесь, к чему, собственно, все это?
Демин улыбнулся:
-- Нет. Продолжайте.
-- И кто же, спрашиваю я этого румына, воевать станет, если вес эти солдаты подадутся в писаря? Смеется. "Не понимаю",-- говорит. A тут, собственно, и понимать-то особенно нечего. Со временем у нас в стране все станут интеллигентами. Так что же, выходит, в окопах и сидеть некому будет? Ведь Родину придется нам еще защищать, и, может быть, не раз...
-- Понимаю.-- Демин подошел к Акиму и положил свою руку на его острое, худое плечо.-- Мечтатель ты, однако, Ерофеенко, мечтатель... А впрочем, я не настаиваю. Можешь оставаться у развeдчиков. Только знаешь, ефрейтор, ты не все сказал. Ей-богу, нe все. Лучше уж говори до конца, а то сам за тебя скажу. Ты все еще думаешь о том случае с предателем Володиным? Так ведь?
-- Это правда, товарищ полковник.-- Аким вздохнул, потрогал очки.-Думал о нем! Мне все еще кажется, что я в неоплатном долгу перед ротой, перед своими товарищами солдатами.
-- Ну, это ты зря...
Договорить Демину помешал ординарец. Он вошел с улицы и доложил:
-- К вам румын, товарищ полковник.
-- Хорошо, зовите. Ну что ж, Ерофеенко, отложим наш разговор до другого раза. До свиданья!
Аким вышел. Через минуту в блиндаж протиснулась широкая плотная фигура Мукершану, который уже несколько месяцев находился в Гарманешти.
-- Пришел с вами проститься, Федор Николаевич! -- тщательно произнес он имя и отчество Демина, точно радуясь, что может произносить их правильно.
-- Очень рад вас видеть, товарищ Мукершану. Садитесь, пожалуйста! -быстро пригласил начальник политотдела, протягивая навстречу Мукершану обе руки. На щеках Демина выступил румянец, очень красивший его лицо, и это оттого, что он не успел убрать вместе с бумагами фотографию жены и сына, на которую сейчас -- Демин видел это -- посмотрел Мукершану долго и внимательно, даже, как показалось полковнику, с тоской и скрытой завистью.
Мукершану понял смущение Демина и то, отчего оно произошло. Теперь Николае уже сам не мог удержаться, чтобы не спросить:
-- Жена? -- Он показал на снимок, с которого прямо на них смотрела молодая женщина с очень строгим и вместе с тем очень простым лицом, освещенным большими спокойными глазами. На руках она держала сына, круглое личико которого ничего не выражало, кроме того, что должно было выражать лицо ребенка,-- удивленно-наивной радости и тщетного желания понять, что делается вокруг и для чего все это.
-- Жена и сын,-- ответил полковник по возможности спокойно.
Мукершану теперь сам смутился и поспешил перейти к делу:
-- Центральный комитет посылает меня в Бухарест. Там формируются рабочие дружины для защиты столицы от гитлеровцев и для свержения фашистского режима Антонеску.
-- Желаю вам удачи, товарищ Мукершану. Помните, что Красная Армия не оставит вас, придет к вам на помощь!
-- Спасибо, Федор Николаевич! -- Мукершану крепко сжал в своих рабочих ладонях маленькую энергичную и твердую руку Демина.-- Мы держим экзамен перед вами, перед своими старшими товарищами, пришедшими к нам на помощь!
Мукершану хотел сказать что-то более сильное, но волнение помешало ему. Он замолчал, порывисто обнял Демина, и они крепко поцеловались.
-- Спасибо за все, за все!..
-- Желаю удачи!..-- повторил Демин.-- В селе, должно быть, вы неплохо поработали. Крестьяне, надо полагать, многое поняли?
Мукершану задумался, лицо его потемнело. Заговорил глухо:
-- Поняли, конечно, кое-что. Но, к сожалению, далеко не все.-- Он поморщился, признался с какой-то беспощадной для себя решимостью: -- Тут и я допустил ошибку: больше митинговал. А нужно было говорить с каждым и отдельности. И вот что теперь у людей на душе -- не знаю. Что ж, будем учиться. Борьба только начинается. До свидания, Федор Николаевич!
Полковник, как и в тот вечер после первой их встречи, долго прислушивался к твердым, медленно угасавшим шагам удаляющегося от него человека.
-- Счастливого пути, товарищ! -- тихо, про себя, проговорил начподив. "Мое положение казалось куда лучше,-- подумал он.-- А оно вон, оказывается, как!" Потом достал политдонесение, заготовленное инструктором. Стал читать, недовольно морщась. "Вот развез! -- мысленно ругал он инструктора.-Преамбула на целую страницу. А кому она нужна, эта преамбула?" Позвал
ординарца.
-- Верните это Новикову, пусть сократит на три четверти!
"Ну же и писучий, дьявол!.. А что, если в донесении сообщить разговор с Ерофеенко?.. Любопытные, оригинальные мысли у этого солдата. И все сложно, интересно". Демин вынул блокнот и стал торопливо что-то записывать в него.
Мукершану по узкому деревянному настилу, под которым где-то далеко внизу плескалась вода, перешел через овраг, разделявший село на две неравные части, поднялся на гору и зашагал по узкой аллее, между густых зарослей черемухи и одичавшей вишни. Ночь была безлунная, теплая и немножко душная, как бывает перед дождем. Слева, в кустах, звонко щелкала и свистала
какая-то, должно быть совсем крохотная, птичка. Мукершану остановился и, улыбаясь, попытался изобразить свист и щелканье пичуги. Но у него ничего не получилось. Радуясь озорному птичьему веселью, Мукершану вместе с тем чувствовал какую-то неловкость, что-то беспокоило его. "Что бы это могло быть?" -- подумал он. Пташка помолчала, как бы прислушиваясь, и когда человек затих, она залилась еще энергичнее, засвистала и защелкала звонко и рассыпчато, будто обрадовалась, что так, как она, человек не может свистать и щелкать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99