.. Взгляните, взгляните, как они бьют!
Откуда-то сверху доносились резкие орудийные выстрелы и вслед за ними, почти в ту же секунду, раздавались звуки взрывов. Но самой батареи не было видно. Ее застилало медленно и величаво плывшее по ущелью, разорванное острой грудью горы белое облако. Другое облако, поменьше, сиротливо плутало меж скал, не находя выхода. Внизу в зеленой и узкой долине паслись косматые яки. При каждом выстреле они вздрагивали и удивленно поднимали вверх тупые морды, тревожно мыча; некоторые бежали к стыну*, прилепившемуся на склоне горы.
* Стын -- деревянное помещение с несколькими изгородями, жилье пастухов и место дойки скота.
-- Забраться с пушками выше облаков! Снилось ли это вам, господин лейтенант, вам, бывшему офицеру горнострелкового полка?! -- продолжал Мукершану, снова переводя взгляд на побледневшего боярина. -- А вы знаете, кто командует этой советской батареей? Парень, совсем молодой парень, ваш, наверное, ровесник. Я вчера познакомился с ним. Славный малый. Его зовут Гунько. Офицеры из нашего корпуса, артиллеристы, не верили, что Гунько поднимется со своей батареей на эту вершину. И знаете, что ответил он им на это? Он сказал: "Нам многие иностранцы не верили. Сначала они не верили, что мы построим в своей стране социализм... Мы его построили. Потом не верили, что мы сможем отстоять Сталинград. Мы его отстояли. А как мы там сражались, вам расскажут ваши же соотечественники из кавалерийского корпуса генерала Братеску, когда вернутся из плена на родину. Наконец, нам едва ли верили, что мы придем сюда, вот в эти горы. А мы, как видите, пришли". Представьте себе, господин лейтенант, наши офицеры не нашлись что ответить ему.
Взводный Лодяну слушал Мукершану, чувствуя, как в его груди дрожит, рвется на волю нетерпеливое желание подойти к этому человеку и обнять его. Он знал, что румынских солдат и командиров всегда разделяла невидимая черта скрытой, с трудом сдерживаемой ненависти и неистребимого недоверия: солдаты не любили своих командиров, хотя глубоко прятали это в своих сердцах. Лодяну сейчас было приятно от сознания того, что в отношении к Мукершану это чувство у него и у солдат его взвода заменяется другим -- счастливой доверчивостью, горячей симпатией, подлинной привязанностью.
-- А вы слышали, господии Мукершану, какое указание дало правительство нашему корпусу? -- вдруг спросил Штенберг, обращаясь одновременно и к Мукершану и к Лодяну с очевидной целью одним ударом сразить обоих своих противников. -- Не слышали? В таком случае вам следовало бы помолчать...
-- О каком правительстве вы говорите? -- спросил Мукершану.
-- О румынском, разумеется, -- молодой боярин оживился: он заметил беспокойство во взгляде Мукершану. -- Вам должно быть известно...
-- Так какие же распоряжения дало правительство?
Штенберг взял обоих командиров под руки и отвел в сторону.
-- Есть строжайшее указание: не допускать общения наших солдат с советскими...
-- Это почему же? -- удивился Лодяну, которого эта весть, по-видимому, совершенно поразила. Он давно уже облачился в комбинезон советских танкистов и с гордостью носил на своей пилотке красную звезду, подаренную ему Громовым. -- Почему? -- глухо повторил он.
-- Вы наивный человек, Лодяну! -- сказал боярин, шевеля усиками.
-- Не хотите, чтобы наши солдаты... как это вы говорите... "заразились коммунизмом"? Напрасно надеетесь, господии лейтенант, -- возразил Мукершану. -- Нe знаю, получится ли вот из Лодяну коммунист, но честным румыном он хочет быть. A быть честным -- значит жить для румынского народа, который больше всего нуждается в дружбе с русскими. А это ведь и значит -- быть вмеcте с коммунистами! Свет идет с востока. Это сейчас понимают миллионы.
-- Стало быть, вы не доверяете нашему правительству?
-- Нет. Я не могу верить людям, которые спокойно жили при фашистской диктатуре Антонеску.
-- Но они были к ней в оппозиции. И между прочим, вы, как старый подпольщик, это хорошо должны знать! -- лейтенант поджал тонкие бледные губы, сощурился.
-- Оппозиция Маниу и Братиану, например, ничуть не более как дымовая завеса. Возможно, им нe очень нравились немцы, в чем я, впрочем, тоже не уверен. Сейчас же они желали бы продать свою страну другому купцу, что побогаче и, возможно, пожаднее...
-- Кого вы имеете в виду?
-- Американских капиталистов, конечно. Тех самых, о которых вы, господин лейтенант, прожужжали своим солдатам все уши, захлебываясь от восторга, хотя вам, в ком течет прусская кровь, это не к лицу... Видите, мы уже не такие наивные люди, как вам показалось.
Сказав это, Мукершану собирался уйти. Но Штенберг остановил его.
-- Нет уж, извольте выслушать меня до конца! Что ж вы хотите, чтобы у нас была советская власть?
-- Я не вижу в ней ничего плохого, -- спокойно ответил Мукершану. -- Я не помещик, чтобы бояться народной власти...
Штенберг резко повернулся и первым побежал к солдатам.
-- Через полчаса атака. Русские торопят! -- крикнул он, делая особое ударение на последних словах.
Но атаку отложили. Роту Штенберга на короткое время выводили в тыл, в небольшое венгерское селение, на пополнение.
Боярин радостно встретил это распоряжение генерала Рупеску.
3
Лейтенант Марченко возвращался со своим ординарцем Липовым из штаба полка, где проводились трехдневные сборы старших адъютантов батальона. Настроение у Марченко было великолепное: на сборах он показал высокую тактическую выучку и хорошее знание штабной службы, за что получил личную благодарность командира полка. Офицер ехал на своем буланом и, насвистывая что-то веселое, любовался горами и медленно плывшими над ними, словно стая лебедей, легкими белыми облачками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99