Ц А теперь я, пожалуй, и
спеку к ней кукурузных лепешек.
Порция не спеша бродила по кухне в одних чулках; отец не спускал с нее глаз
. Они опять замолчали.
Когда в его глазах стояли слезы и очертания предметов были смазаны. Порц
ия казалась ему похожей на мать. Много лет назад Дэзи вот так же молча и де
ловито двигалась по кухне. Дэзи не была такой черной, как он: кожа у нее был
а дивного цвета густого меда. Она всегда была ласковой и молчаливой. Но за
этой тихой ласковостью таилось какое-то упрямство, и, как бы прилежно он н
и старался в ней разобраться, мягкое упорство жены было ему непонятно.
Он наседал на нее, открывал ей свою душу, а она была все так же тиха и ласков
а. Но слушаться его не желала и поступала по-своему.
А потом появились Гамильтон, Карл Маркс, Вильям и Порция. И его высокая, не
уклонная цель диктовала ему, какими должны стать его дети. Гамильтон буд
ет великим ученым. Карл Маркс Ц вождем негритянского народа, а Вильям Ц
адвокатом, который будет бороться с несправедливостью, Порция же должна
лечить женщин и детей.
Когда они еще были маленькими, он уже говорил им о том бремени, которое они
должны скинуть с плеч: бремени угнетения и нерадивости. А когда они стали
чуть постарше, он начал внушать им, что бога нет, но что жизнь их священна и
что перед каждым из них Ц истинная, непреложная цель. Он твердил им это с
нова и снова, а они забивались куда-нибудь в угол и глядели своими большим
и, как блюдца, глазами на мать. Дэзи же, как всегда ласковая и упорная, не слу
шала его.
И потому, что он знал жизненное предназначение Гамильтона, Карла Маркса,
Вильяма и Порции, он понимал, каким должен быть каждый их шаг. Осенью он во
зил их в город и покупал им добротные черные ботинки и черные чулки. Для По
рции он выбирал черную шерсть на платье и белое полотно для воротничков
и манжет. Мальчикам покупалась черная шерсть на штанишки и тонкое белое
полотно на рубашки. Он не хотел, чтобы дети носили пестрые, непрочные ткан
и. Но когда они пошли в школу, им захотелось одеваться по-другому, и Дэзи ск
азала, что дети стесняются и что он чересчур суровый отец. Он знал, каким д
олжен быть его дом. В нем не место всяким украшениям Ц разноцветным кале
ндарям, кружевным накидкам и безделушкам, все должно быть простым, скром
ным и свидетельствовать о труде и о высокой, непреложной цели.
Однажды вечером он обнаружил, что Дэзи проколола уши маленькой Порции дл
я серег. В другой раз, придя домой, он нашел на камине тряпичную куклу в юбк
е из перьев, а Дэзи была ласкова, но тверда и не пожелала ее убрать. Он знал и
то, что Дэзи учит детей смирению и покорности. Она рассказывала им о рае и
аде. Внушала веру в призраков и заколдованные места. Дэзи каждое воскрес
енье ходила в церковь и горестно жаловалась священнику на мужа. Из упрям
ства водила в церковь и детей, а они слушали ее жалобы.
Весь негритянский народ был болен, поэтому доктор был занят целый день, а
часто и половину ночи. К концу долгого дня он смертельно уставал, но, войдя
к себе в калитку, сразу ощущал, как эта усталость проходит. Однако дома Ви
льям играл на гребенке, обернутой в папиросную бумагу, Гамильтон и Карл М
аркс Ц в карты на деньги, выданные на завтрак, а Порция дурачилась с мате
рью.
Он снова принимался их перевоспитывать, но уже подходил с другого конца.
Он начинал готовить с ними уроки и вел серьезные беседы. Дети сидели, сбив
шись кучкой, и смотрели на мать. Он говорил, говорил, но они не желали его по
нимать.
Тогда его охватывало мрачное, чисто негритянское бешенство. Он уходил к
себе в приемную, старался читать или размышлять, желая успокоиться, а пот
ом начать свои внушения снова. Он опускал шторы, чтобы яркий свет лампы и к
ниги вернули его в атмосферу раздумья. Но иногда покой так и не возвращал
ся. Он был молод, и наука не могла заглушить в нем гнев.
Гамильтон, Карл Маркс, Вильям и Порция боялись его и с мольбой смотрели на
мать. Когда он замечал это, его охватывала черная ярость, и тут он уж не зна
л, что творит.
Он не мог побороть свои приступы бешенства, а потом корил себя за распуще
нность.
Ц Как вкусно пахнет, Ц сказала Порция. Ц Давай-ка скорее есть, а то сейч
ас заявятся Длинный и Вильям.
Доктор Копленд поправил на носу очки и пододвинул свой стул к столу.
Ц А где твой муж и Вильям провели сегодняшний вечер?
Ц Кидали подковы. Тут один человек, его зовут Реймонд Джонс, устроил у се
бя на заднем дворе площадку для кидания подков. Сам Реймонд и его сестра Л
ав играют каждый вечер. Эта Лав такая уродина, что я даже не возражаю, чтоб
ы Длинный и Вилли ходили к ним сколько влезет. Они пообещались зайти за мн
ой без четверти десять, и я с минуты на минуту их жду.
Ц Пока не забыл, Ц сказал доктор Копленд. Ц Ты, наверно, часто получаешь
вести от Гамильтона и Карла Маркса?
Ц От Гамильтона Ц да. Он, можно сказать, тащит на себе всю дедушкину ферм
у. А Бадди Ц он в Мобиле… да ты знаешь, он никогда не был мастером писать пи
сьма. Но Бадди умеет ладить с людьми, так что я за него не беспокоюсь. Он с ке
м хочешь может ужиться.
Они молча сидели за столом. Порция поглядывала на часы на буфете Ц Длинн
ому и Вилли давно пора прийти. Доктор Копленд свесил голову над тарелкой.
Он с трудом держал вилку, словно она была тяжелой, и пальцы его дрожали. К п
ище он едва притрагивался и каждый глоток делал с усилием. Между ними сно
ва возникла какая-то натянутость, и обоим очень хотелось завести разгов
ор.
Доктор Копленд не знал, как его начать. Иногда ему казалось, что в прошлом
он так много говорил своим детям и они так мало понимали, что теперь ему во
все нечего им сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113