ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Каждый раз, когда я вижу ее, все мое тело трепещет от воспоминаний. Думаю, иногда и она почти припоминает все – меня поражает выражение ее лица, похожее на нежность. Впрочем, наверное, это просто мое воображение…”
Он встал из-за, стола, поправил прическу и спустился вниз.
Николь протянула ему свою маленькую ручку.
– Флоретты нет дома? – спросила она.
Жан медленно покачал головой.
– Тогда я должна уйти, – нервно сказала Николь.
– Почему? – насмешливо спросил Жан. – Вы боитесь меня?
Николь разглядывала его смуглое, изувеченное лицо.
– Да, – прошептала она.
– Почему? Из-за моего лица?
– Нет. Я… я не знаю почему. Позвоните, чтобы принесли кофе, месье Марен, и я попытаюсь объяснить…
Жан открыл дверь в маленькую гостиную.
– Прошу, мадам, – предложил он.
Николь села на краешек кресла, глядя на него. Жан не проронил ни слова, пока слуга подавал кофе. Затем он печально улыбнулся.
– Вы собирались рассказать, почему вы боитесь меня, – сказал он.
– Должна ли я? – прошептала она. – Это, я думаю, нечто постыдное.
– Как хотите, – серьезно произнес он. – Я никогда не буду настаивать…
Николь напряглась, и глаза ее вспыхнули синим огнем.
– Я вам скажу. Наверное, я не права. Во всяком случае, я больна от этого, – от того, как я себя чувствую. Я люблю своего мужа. Он самый добрый, самый лучший. Но прошлое мое неизвестно. Я должна спросить вас об одном: была ли я в моей прошлой жизни замужем за вами?
– Нет, – ответил Жан.
– Значит, я сумасшедшая, – в ужасе прошептала Николь.
– Почему вы так думаете? – спросил Жан.
– Потому что… потому что… о, Жан, я не могу сказать этого!
– Вы назвали меня Жаном, – заметил он. – Вы никогда раньше так ко мне не обращались…
– К вам не обращалась. Но бесчисленное количество раз к себе самой, когда я одна. Я вынуждена останавливать себя, чтобы не назвать своего мужа “Жан”. Вы спрашиваете меня, почему я боюсь вас, ответ заключается в том, что я боюсь не вас – я боюсь себя! Я смотрю на вас, и мои руки изнывают от желания погладить ваше лицо, как когда-то давно, как будто они гладили вас – сколько раз это бывало прежде? – как будто они привыкли к этому ощущению. Я смотрю на ваш рот, ваш ужасный рот, вечно улыбающийся, словно вы насмехаетесь над Богом и сатаной, и знаю, я точно знаю, как ощущаются ваши поцелуи…
Она опустила голову и дала волю беззвучным рыданиям.
Жан сидел, не двигаясь.
– Я люблю своего мужа. Я люблю его всем своим телом, как должна любить хорошая жена. Но, Жан, скажите мне, у вас есть шрам от старой раны – думаю, от пистолетной пули – на спине слева, под самыми ребрами?
– Да, – мрачно отозвался Жан, – у меня есть такой шрам.
– Откуда я могу знать это? Объясните мне. Откуда я могу знать ваше тело так, как свое собственное? Я приличная женщина, но я знаю, что у вас бронзовая кожа, шелковистая, с небольшим пушком на груди. Знаю, что ваши руки как стальные обручи, а ваш рот…
Она резко встала.
– Позвольте мне уйти, – всхлипнула она, – выпустите меня отсюда!
– Я вас не удерживаю, – сказал он, но уже в следующую секунду она оказалась в его объятиях.
Он ощущал ее рот, сладкий и соленый от слез, неистово жаждущий, дикий, нежный, шепчущий приглушенные слова:
– Жан, мой Жан, мой! Как, когда и где – не знаю, но мой! Я зверь, самка, я не стою и ноготка бедной Флоретты, и все равно, Жан, Жан…
Дверь тихо открылась.
– Простите меня за вторжение, – спокойно произнес Ренуар Жерад, – но это действительно очень важно, Жан…
Они отскочили друг от друга. Краска стыда залила лицо Жан Поля от подбородка и до корней волос.
– Ладно вам, Жан, – засмеялся Ренуар. – Я не блюститель нравственности. Кроме того, у меня нет времени. Уверен, мадемуазель простит нас…
Николь схватила свою шляпку с маленького столика и выбежала из комнаты.
– У вас бесспорно хороший вкус, – заметил Жерад со сдержанным удивлением.
– Послушайте, Ренуар, – захлебываясь, начал Жан, – я не… я не думал…
– А я думал, – пошутил Ренуар. – Кроме того, вы оба одеты, вы в маленькой гостиной, что же тут особенного? Конечно, это в вашем собственном доме, когда ваша жена может в любой момент вернуться – боюсь, должен осудить вашу неосмотрительность. Судить же вашу нравственность я не имею никакого права – уровень моей нравственности еще ниже!
– По какому поводу вы пришли? – проворчал Жан.
– Толпа ворвалась в Тюильри. Они держат короля и королеву пленниками, стараются, думаю, спровоцировать их на какие-то действия, которые дадут этим исчадиям ада повод убить их. На охрану полагаться нельзя, разве только на швейцарцев. Мы должны отправиться во дворец и попытаться уговорить толпу уйти оттуда, и таким образом сорвать замысел якобинцев и жирондистов. Если нам это не удастся, мы должны умереть, если понадобится, защищая их…
Жан вышел из гостиной и взбежал по лестнице. Через две минуты он вернулся со шляпой, пистолетом и тростью.
– Я готов, – сказал он.
Он оказался в маленькой группе, взявшейся охранять покои королевы. Поэтому он не стал свидетелем спокойного героизма Людовика, отказавшегося отменить свое вето, который принял шпагу и, размахивая ею над головой, выкрикивал “Да здравствует нация!” с полным достоинством; он даже надел красный колпак, не выглядя при этом дураком, пока в конце концов не смягчил их, отправив после подлой и трусливой речи Петиона, не отступив ни на дюйм от своих принципов.
Зато Жану довелось видеть, как Мария Антуанетта продемонстрировала свое величие. Одна из последних парижских шлюх Пале-Руайяля остановилась перед ней и заорала:
– Autrichienne! Entrangйre! Австриячка, иностранка (фр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Он встал из-за, стола, поправил прическу и спустился вниз.
Николь протянула ему свою маленькую ручку.
– Флоретты нет дома? – спросила она.
Жан медленно покачал головой.
– Тогда я должна уйти, – нервно сказала Николь.
– Почему? – насмешливо спросил Жан. – Вы боитесь меня?
Николь разглядывала его смуглое, изувеченное лицо.
– Да, – прошептала она.
– Почему? Из-за моего лица?
– Нет. Я… я не знаю почему. Позвоните, чтобы принесли кофе, месье Марен, и я попытаюсь объяснить…
Жан открыл дверь в маленькую гостиную.
– Прошу, мадам, – предложил он.
Николь села на краешек кресла, глядя на него. Жан не проронил ни слова, пока слуга подавал кофе. Затем он печально улыбнулся.
– Вы собирались рассказать, почему вы боитесь меня, – сказал он.
– Должна ли я? – прошептала она. – Это, я думаю, нечто постыдное.
– Как хотите, – серьезно произнес он. – Я никогда не буду настаивать…
Николь напряглась, и глаза ее вспыхнули синим огнем.
– Я вам скажу. Наверное, я не права. Во всяком случае, я больна от этого, – от того, как я себя чувствую. Я люблю своего мужа. Он самый добрый, самый лучший. Но прошлое мое неизвестно. Я должна спросить вас об одном: была ли я в моей прошлой жизни замужем за вами?
– Нет, – ответил Жан.
– Значит, я сумасшедшая, – в ужасе прошептала Николь.
– Почему вы так думаете? – спросил Жан.
– Потому что… потому что… о, Жан, я не могу сказать этого!
– Вы назвали меня Жаном, – заметил он. – Вы никогда раньше так ко мне не обращались…
– К вам не обращалась. Но бесчисленное количество раз к себе самой, когда я одна. Я вынуждена останавливать себя, чтобы не назвать своего мужа “Жан”. Вы спрашиваете меня, почему я боюсь вас, ответ заключается в том, что я боюсь не вас – я боюсь себя! Я смотрю на вас, и мои руки изнывают от желания погладить ваше лицо, как когда-то давно, как будто они гладили вас – сколько раз это бывало прежде? – как будто они привыкли к этому ощущению. Я смотрю на ваш рот, ваш ужасный рот, вечно улыбающийся, словно вы насмехаетесь над Богом и сатаной, и знаю, я точно знаю, как ощущаются ваши поцелуи…
Она опустила голову и дала волю беззвучным рыданиям.
Жан сидел, не двигаясь.
– Я люблю своего мужа. Я люблю его всем своим телом, как должна любить хорошая жена. Но, Жан, скажите мне, у вас есть шрам от старой раны – думаю, от пистолетной пули – на спине слева, под самыми ребрами?
– Да, – мрачно отозвался Жан, – у меня есть такой шрам.
– Откуда я могу знать это? Объясните мне. Откуда я могу знать ваше тело так, как свое собственное? Я приличная женщина, но я знаю, что у вас бронзовая кожа, шелковистая, с небольшим пушком на груди. Знаю, что ваши руки как стальные обручи, а ваш рот…
Она резко встала.
– Позвольте мне уйти, – всхлипнула она, – выпустите меня отсюда!
– Я вас не удерживаю, – сказал он, но уже в следующую секунду она оказалась в его объятиях.
Он ощущал ее рот, сладкий и соленый от слез, неистово жаждущий, дикий, нежный, шепчущий приглушенные слова:
– Жан, мой Жан, мой! Как, когда и где – не знаю, но мой! Я зверь, самка, я не стою и ноготка бедной Флоретты, и все равно, Жан, Жан…
Дверь тихо открылась.
– Простите меня за вторжение, – спокойно произнес Ренуар Жерад, – но это действительно очень важно, Жан…
Они отскочили друг от друга. Краска стыда залила лицо Жан Поля от подбородка и до корней волос.
– Ладно вам, Жан, – засмеялся Ренуар. – Я не блюститель нравственности. Кроме того, у меня нет времени. Уверен, мадемуазель простит нас…
Николь схватила свою шляпку с маленького столика и выбежала из комнаты.
– У вас бесспорно хороший вкус, – заметил Жерад со сдержанным удивлением.
– Послушайте, Ренуар, – захлебываясь, начал Жан, – я не… я не думал…
– А я думал, – пошутил Ренуар. – Кроме того, вы оба одеты, вы в маленькой гостиной, что же тут особенного? Конечно, это в вашем собственном доме, когда ваша жена может в любой момент вернуться – боюсь, должен осудить вашу неосмотрительность. Судить же вашу нравственность я не имею никакого права – уровень моей нравственности еще ниже!
– По какому поводу вы пришли? – проворчал Жан.
– Толпа ворвалась в Тюильри. Они держат короля и королеву пленниками, стараются, думаю, спровоцировать их на какие-то действия, которые дадут этим исчадиям ада повод убить их. На охрану полагаться нельзя, разве только на швейцарцев. Мы должны отправиться во дворец и попытаться уговорить толпу уйти оттуда, и таким образом сорвать замысел якобинцев и жирондистов. Если нам это не удастся, мы должны умереть, если понадобится, защищая их…
Жан вышел из гостиной и взбежал по лестнице. Через две минуты он вернулся со шляпой, пистолетом и тростью.
– Я готов, – сказал он.
Он оказался в маленькой группе, взявшейся охранять покои королевы. Поэтому он не стал свидетелем спокойного героизма Людовика, отказавшегося отменить свое вето, который принял шпагу и, размахивая ею над головой, выкрикивал “Да здравствует нация!” с полным достоинством; он даже надел красный колпак, не выглядя при этом дураком, пока в конце концов не смягчил их, отправив после подлой и трусливой речи Петиона, не отступив ни на дюйм от своих принципов.
Зато Жану довелось видеть, как Мария Антуанетта продемонстрировала свое величие. Одна из последних парижских шлюх Пале-Руайяля остановилась перед ней и заорала:
– Autrichienne! Entrangйre! Австриячка, иностранка (фр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127