Затем, взглянув на адрес, комендант уставился на Жан Поля.
– “Мадемуазель Николь ла Муат, графине де Граверо, замок Граверо”, – прочитал он шепотом. – О, Боже, парень, ты сошел с ума!
– Да, – засмеялся Жан, – совершенно верно. Но, надеюсь, вы все равно его отправите…
После этого эпизода Жан Поль Марен стал самым популярным человеком среди каторжников. К нему то и дело подходили люди, которых оторвали от их любимых, и просили написать им письма. Добрый комендант разрешил ему выполнять их просьбы, он даже предоставил в распоряжение Жана свой складной столик. Жан писал письма и для стражников, которые тоже были выходцами из народа и такими же неграмотными.
Если раньше он считал, что знает многое о бедах французского крестьянства, то теперь он окунулся в самые страшные глубины. Письма, которые он писал еженощно, могли вызвать слезы даже у мраморной статуи. Раньше Жан Поль сомневался, справедливо ли его предположение, будто самая богатая в Европе страна в результате плохого правления нищает, но теперь же, после того как он неделю был тайным писцом арестантов, у него не осталось и тени сомнений, более того – его былые раздумья превратились в убеждения…
Горничная расчесывала длинные белокурые волосы Николь ла Муат, когда лакей принес письмо от Жан Поля. Николь равнодушно бросила его нераспечатанным на свой туалетный столик. Ее глаза были красными и опухшими от слез, и меньше всего на свете она собиралась читать письма.
“Где он сейчас? – думала она. – Он, наверное, голоден, и ему холодно… и его несчастное лицо…” При мысли о разбитом лице Жан Поля она не могла удержаться от слез. Она уклонилась от щетки для волос, которой расчесывала ее Мари, и закрыла лицо руками.
– Ну же, ну, моя маленькая, – приговаривала Мари, – выбросьте его из головы. Лучше будет, если он исчезнет из вашей жизни… В конце концов, он человек не вашего круга, и…
– Замолчи! – закричала Николь. – Если Жанно не из моего круга, зачем мне этот круг! Какая мне разница, кто его мать и отец! Он был таким нежным, таким прекрасным… пока они не изуродовали его лицо! О, Мари, неужели ты не понимаешь?
– Понимаю, – ответила Мари, – только…
Николь резким движением заставила ее замолчать. Она взяла в руки письмо главным образом для того, чтобы стереть с него следы слез. Но когда оно уже было у нее в руках, что-то привлекло ее внимание. Спустя мгновение она уже осознала, что именно. Почерк был совершенно незнаком ей. Она получала много писем, обычно это были письма от молодых аристократов или родственников, так что она с первого взгляда могла сказать, от кого письмо. А этот почерк она никогда раньше не видела.
Дрожащими руками она вскрыла конверт, ибо инстинктивно поняла уже задолго до того, как начала читать, от кого это письмо.
Мари стояла сзади у нее за спиной и через ее плечо тоже читала. Мари очень гордилась тем, что молодая госпожа научила ее читать, и старалась не упустить возможности попрактиковаться, поскольку ее знания, столь редкие среди прислуги, придавали ей вес, которого так добивался каждый из прислуги.
Она почти успела дочитать до конца, когда Николь прижала письмо к груди, чтобы скрыть то, что там написано. Мари посмотрела в глаза своей молодой госпоже, отражавшиеся в зеркале. Она увидела две сияющие голубые звезды, расширившиеся от радости. Это были два близнеца-сапфира – несравненно более яркие, чем бриллианты.
Николь вскочила с кресла и запрыгала по комнате. Она сжала Мари в порывистом объятии.
– О, Мари! – закричала она. – Он жив И здоров! Кроме того, я собираюсь… не могу тебе всего сказать. Беги вниз и скажи Августину, чтобы он седлал мою кобылу. И Бопренса тоже, пусть возьмут лучшее седло моего брата! Потом возвращайся и поможешь мне надеть костюм для верховой езды. Я уезжаю на неделю, а может и больше…
– Куда? – сурово спросила Мари.
– Это не твое дело! Иди, поторапливайся…
– Но когда вернется господин, ваш брат…
– Когда он вернется после своего медового месяца? Не волнуйся. К тому времени я либо благополучно вернусь, либо окажусь так далеко, что ему никогда меня не найти. А теперь хватит болтать, делай то, что я сказала!
Когда спустя полчаса Николь де Муат спустилась вниз, села на свою кобылу Вите Белле, приняла из рук Августина поводья принадлежащего брату жеребца и повела за собой это гордое животное, она совершила одну из классических ошибок, которые подлинные аристократы совершают всегда и везде. Если не считать горничных, с которыми она общалась ежедневно, Николь не воспринимала толпу слуг в замке Граверо как людей.
Иначе ей никогда не пришло бы в голову, что она совершает глупость, приказав заняться подготовкой к своему отъезду главному кучеру замка Августину, который всеми фибрами души ненавидел Жан Поля Марена и к тому же был мужем Мари. Не успела она доехать до первого поворота дороги, как Августин ворвался в ее спальню.
– Куда она поехала? – заорал он на жену. – Взяла Бопренса, послала Жюля и Рене приготовить охотничий домик в Карпентра… устраивает свидание? Не ври мне, ведьма! Конечно, с ним! Будь я проклят! Значит, он сбежал?
– Я… я ничего не знаю, – пролепетала Мари.
– Ах, ты не знаешь! Тогда, может, эта плетка освежит твою память. Вот так! Нравится? Ну так второй удар наверняка облегчит боль от первого…
– Перестань! – взвизгнула Мари. – Бога ради, Августин!
– А мне нравится пороть тебя, – улыбнулся Августин, сгибая рукоятку плети обеими руками. – Ты небось тоже хотела бы быть такой отчаянной, как твоя хозяйка, скакать одной навстречу скандалу. Но это тебя остановит, нет? И это, и это, и это!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127