.. Признался, осудили - все, точка, дело закрыто.
- Но кто убил, знаешь?
- Знаю, - просто кивнул Журавлев и полез к себе, на второй ярус.
Поворочался там, свесил голову. Хотелось все же выговориться, как человек может без этого?
- Нельзя говорить.
- Боишься? - догадался Дроздов.
- Да нет, - раздраженно махнул тот рукой. - Это выше боязни. Сразу четверым хуже будет. Никто не поверит, что я его пальцем не тронул, раз мы вместе были. Но я ведь не знал, что он убьет... Да он и сам не собирался убивать... пнул ногой... лопнула какая-то вена...
- Понял, - кивнул Дроздов. - Знаешь, в прошлом веке, когда еще не было фотографии и людей гнали по сибирскому тракту на рудники, долго гнали, месяцами, можно было сбавить себе в этой дороге срок. Всего за двадцать рублей. Поменяться надо было с другим фамилией, метриками, понимаешь? Ну, темные крестьяне клевали на эту мякину. За полушубок там, за обувку какую и деньги брали на себя по двадцать пять вместо пяти. Ты, получается, тоже так? Это называется "засухариться".
Журавлев разозлился:
- Не все здесь так просто... Давай не будем...
- Дело хозяйское, - бросил Дроздов. - Одно лишь скажу - засухарился ты, тогда нечего бумагу марать да ныть. Наверху тоже не дураки. Взялся за гуж, так молчи тогда... в тряпочку.
Журавлев внимательно и зло оглядел его.
- А я тебе, во-первых, ничего не говорил, - совсем другим, жестким тоном бросил после паузы. - И с тобой разговора не начинал. Вообще я тебя не знаю! Хватит! - неожиданно громко крикнул он. - Не знаю тебя!
И отвернулся, накрылся одеялом.
А Дроздов хлопнул пару раз, аплодируя ему. Бросил в форточку окурок, лег. Все ясно, нервный тип, себе на уме. Пусть сам со своей жизнью разбирается. Видимо, все его в ней устраивает...
Так Медведеву и доложу.
ЗОНА. ДРОЗДОВ
Какой же народ все-таки темный бывает, света не видящий...
Встретил я однажды деревенского дурачка, а жил он около того монастыря, где я белоголовую монашку встретил. Приходил я к нему, садился рядом, мычал он мне что-то на своем идиотском языке, смеялся.
А еще занятие у него было, от которого отвлечь ничем было нельзя, даже куском хлеба, а он голодный был всегда. Монашенки его из жалости подкармливали...
Стояла там на пригорочке часовенка полуразвалившаяся. Монашенки ее отремонтировали, побелили, а над дверью повесили колокольчик, звонил он в непогоду да от ветра, тихонько так. И будто все звал, манил он этого блаженного, все крутился тот подле часовенки и целые дни мог проводить за идиотским занятием: сняв свой разодранный ботинок, набрасывал его на этот колокольчик. Бросает, слушает звон и смеется, да снова бросает. И так весь день... Мне монашка говорила:
- За этим занятием у него вся жизнь и проходит.
- А что ж не поможет ему никто, не закинет ботинок этот дурацкий? спрашиваю.
- А это бесполезно, - молвит она задумчиво так, - все равно не повиснет он на колокольчике. Пусть кидает, так на роду написано ему, видать...
Но вот в один из дней, когда мы проходили мимо, я возьми да вырви из рук дурака ботинок. Рассчитал я расстояние, примерился и, найдя нужное положение, бросил.
И повис ботинок. Повис!
Легко и просто так получилось.
Он, дурачок, сначала ничего не понял, пальцами у разинутого рта водит, не верит глазам своим. А когда понял наконец, что произошло, что тут с ним случилось! В ужасе смотрел на ботинок висящий, потом заколотило его, пал на землю. Вскочил, звуки страшные издает, бесится, на нас наскакивает. И побежали мы от часовенки. А когда отдышались, говорит мне монашка:
- Вот как просто можно убить человека.
- Тогда давай я достану ботинок!
- Нет, - отвечает, - теперь он уйдет и сюда больше не вернется. Это единственный внук бывшего председателя сельсовета... сын спился и замерз... А сам он в двадцатые годы разорил наш монастырь... колокола сбрасывал, иконы жег, бесноватый комсомолец... вот и аукнулось...
ЗОНА. ВОЛКОВ
Вызываю я этого бомжа. Приплелся, блатота чертова, лыбится.
- Что знаешь о Журавлеве?
- Ничего...
- Как ничего? А твое заявление майору Медведеву о словах Журавлева, что он ночью тебе сказал?
- У Журавлева и спросите...
- Ты меня не учи, у кого что спрашивать! Лучше скажи, кто еще знает о финтах Журавлева.
- Никто.
- Все, свободен.
- И что?
- Ничего, свободен.
"И что?" А это не твое собачье дело, свободен...
Доложил Львову - так и так, еще один знает о нашем бухгалтере. Поморщился тот, поматерился. Потом дверь плотно прикрыл, долго на меня глядел и говорит:
- Слушай, вся эта история мне очень не нравится. Жили мы, жили, горя не знали, все считал нам бумажный червь этот, а срок у него такой, что нам с тобой хватит до пенсии с его ума питаться. Ушлый черт, зараза, в своих дебетах-кредитах... И что теперь? Если его оправдают, а Дроздов наверняка ляпнет, что держим невиновного. Отпустят на свободу такого бухгалтера! Ему цены нет! А нам как без него? В общем, понял ты меня... знаешь, что делать? Только согласовывай со мной каждую разработку.
- Все будет нормально, сделаем.
Вернулся к себе, смотрю список свиданок - мать этого Дроздова тоже тут. И у меня сразу как-то все прояснилось, что делать-то надо...
Сделаем... не впервой...
ЗОНА. ФИЛИН
Припухать тут срок до звонка мне уже совсем не в жилу, надо линять. Потому и нанялся к Волкову, теперь гроши появились и новые возможности. До него закрутил дело с одним прапором, но того взяли на наркоте, уволили, я и заскучал.
В Зоне "общака" нет, Волков все под себя подгребает, вынюхивает и сразу в карман себе, никакого подогрева для тех, кто залетел, нет уже, все перекрыл, скотина. Вот мне хорошо, я потому что с ним. А тем ребятам, что сами по себе, - тяжко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174