Во второй раз пламя страсти разгоралось медленнее, наслаждение росло постепенно, пока не достигло высшей точки и не поглотило их.Этому суждено было случиться, подумала она. Можно сказать, что замкнулся круг, который брал начало еще у соколиных клеток ее отца, когда они были почти детьми. Ни он, ни она ни о чем не жалели, но больше не касались друг друга и во время путешествия через Италию и Францию старались не поддаваться искушению.Она слышала, как он поднялся по лестнице. Шаги были одновременно твердыми и нерешительными. Когда он вошел, она уже стояла перед дверью. После Дюраззо это было впервые, когда они оказались наедине.– Ты уверена, что хочешь остаться здесь? – спросил он, оглядывая келью.Она сложила руки и посмотрела ему прямо в лицо.– Совершенно уверена.Он откашлялся.– Ты знаешь, тебе всегда найдется место в моем доме, стоит только пожелать.Она покачала головой.– Ты хочешь как лучше, но ты ошибаешься. Куда я поеду? Присоединюсь к свите твоей жены? Что я буду делать? Вышивать меня не учили, и я не имею ни малейшего желания стать служанкой.Он поморщился.– Может, ты и права, – вздохнул он, – но мне не хотелось бы, чтобы ты думала, что я тебя бросил. Самое малое, что я могу сделать, это предложить тебе кров и защиту.– Очень благородно с твоей стороны, но мне не нужно ни того ни другого. Ты взял меня к себе, когда умер муж и я едва не сошла с ума от горя. Мне кажется, я полностью отплатила тебе, когда ты болел. Так что никаких долгов. С последним мы покончили в тот день в Дюраззо.Их взгляды встретились. Она увидела в его глазах огонь и понимание.– Ты в самом деле хочешь стать монахиней? – спросил он. – После всего, что ты… что мы…– После всего, – твердо ответила она, хотя щеки ее покраснели. – И не потому, что я внезапно раскаялась или устыдилась. Если здешние монахини меня примут, я останусь. Ради душевного покоя, ради любви к Господу, который отнял у меня так много, но много и вернул. Ради мужа и детей, которых больше нет со мной. – Голос ее задрожал, но она справилась с собой и даже улыбнулась.Он повернулся к окну и задумался, покусывая ноготь.– Если ты решила, то я не сомневаюсь, что настоятельница примет тебя с распростертыми объятиями, – сказал он. – Золото, которое ты привезла с собой, тоже пригодится.– Кто знает, может, я тоже стану когда-нибудь настоятельницей.Он пожал плечами.– Если тебе захочется, то ты наверняка этого добьешься. Но отказаться от всего мирского… – Он взглянул на нее через плечо. – Это очень серьезный шаг.Она подошла к нему и обняла, положив голову ему на грудь. Если грумы во дворе поднимут головы, они их увидят, но ей это было безразлично.– Нет, – дрожащим голосом произнесла она. – Как в тот день в Дюраззо – всего лишь один шаг.Уолтеф опустился на колени, потом поднялся и бережно положил венок из остролиста с красными ягодками на гробницу деда. Он любил приезжать в Кроуленд и всегда с большой торжественностью входил в часовню и возлагал цветы. Его мать посещала аббатство несколько раз в году. Последний раз они побывали здесь летом, когда в округе яблоку негде было упасть – столько съехалось паломников и путешественников, чтобы преклонить колена у могилы его деда, которого простые люди считали святым. Рассказы о том, что он проявлял свою силу и после смерти, завораживали мальчика.Сегодня, однако, они были одни. Шел снег, дул резкий ветер, и большинство простолюдинов жались к своим очагам. Уолтефу было тепло в нескольких шерстяных одежках и плаще на меху. Его маленькая сестра капризничала, но она была еще ребенком и постоянно хныкала. Мать перекрестилась и тоже поднялась с колен. Она на мгновение положила руку на шелковый покров, покрывающий гробницу. Жест ее был нежным и печальным.Уолтефу она показалась очень красивой. Она надела свое лучшее зимнее платье из красно-золотистой шерсти, ворот и манжеты которого были вышиты золотом. В толстые косы вплетены красные ленты. Он сам не мог понять почему, но она напоминала ему статую Мадонны из церкви в Нортгемптоне. Они вышли из часовни на морозный воздух. Уолтеф поднял голову и высунул язык в надежде, что снежинка упадет на него и растает.Во дворе их ожидали всадники. Пар вырывался из ноздрей лошадей, сбруя позвякивала, когда они нетерпеливо перебирали ногами. Один из всадников спешился и пристально смотрел на него, мать и сестру. Он показался Уолтефу знакомым, но он не мог понять, откуда он его знает. Мать замерла на месте. Она была неподвижной, как статуя Богородицы, и вдвое бледнее.– Милостивый Боже, – прошептала она. Ее пальцы сжимались и разжимались, и он завороженно смотрел на блеск золотых колец. И тут она закричала: – Симон! – и бросилась к мужчине, обхватила его руками, и Уолтеф узнал его.Стоящая сзади Элисанд положила руку ему на плечо.– Твой папа вернулся из Крестового похода, – взволнованно произнесла она. – Возблагодари Господа. Теперь, возможно, все будет хорошо.Снег усилился. Хотя они могли остаться в гостевом доме и Ингалф был бы счастлив приютить вернувшегося крестоносца, Симон предпочел доехать до охотничьего дома в Фатерингхей.Он мало говорил, пока они ехали. Он посадил Уолтефа к себе на лошадь, заботливо закутал сына в свой плащ. Маленькая Матильда подняла рев – ей тоже хотелось прокатиться верхом, но вскоре успокоилась в знакомых руках матери.Когда они подъехали к охотничьему дому, начался настоящий снегопад, причем снежинки были величиной с облатку.– Это ненадолго, – успокоил веселый сторож, вышедший им навстречу с фонарем. – Через пару дней растает. Не желаете, чтобы охотники поискали для вас дичь, милорд?Симон кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121