Она все еще не привыкла к похвалам и открытому восхищению в глазах мужчин. Ее растущее осознание своей женской власти могло сравниться только со страхом, что чересчур быстро и слишком высоко она забралась.– А он не говорил мне, что у него такие галантные друзья, – парировала она, найдя слова, подсказанные ей обретенной уверенностью в себе.Де Тосни рассмеялся.– Может бытк, он боится соперников, – предположил он. Затем он взглянул на Джудит, которая скромно стояла рядом с Матильдой.– Это моя младшая сестра, Джудит, – представила ее Матильда.Джудит присела, а де Тосни поклонился.– Ты и про сестру своей жены мне не говорил, – упрекнул он Симона.– Хороший пастух всегда настороже, когда вокруг шныряют волки. – Симон улыбался, но в голосе звучало предупреждение.– Оскорбить меня хочешь?– Здравый смысл! Я еще помню наши дни и ночи при дворе. Или вернее будет сказать, твои дни и ночи?Ранульф фыркнул.– Выходит, своих ты теперь не помнишь, оказавшись по другую сторону забора? – Он подмигнул Матильде и Джудит. – Я мог бы вам много чего порассказать…Симон откашлялся.– Россказни, они и есть россказни. – Но Матильда с изумлением увидела, что он покраснел. Вспомнив свою супружескую кровать и его постоянное стремление к новшествам, она не сомневалась, что дыма без огня не бывает.– Россказни – язык двора, – напомнил де Тосни. – Щепоток там, намек здесь…Симон поднял брови.– И о чем же сейчас шепчутся при дворе?Де Тосни пожал плечами.– Пусть шептуны сами рассказывают. Достаточно сказать, что епископ Одо из Байё подбирается ко двору и всюду разбрасывает свои сети.– А… – кивнул Симон, как будто это объяснило все. – Старый паук снова взялся за свое?– Больше чем когда-либо. Старый король был ему братом, но это не отвадило его от интриг. Теперь он хочет манипулировать племянниками, он считает, что они куда податливее, чем их железный отец. – Де Тосни оглянулся. Никто не мог его слышать, и все же он спрятал рожки. – Потом поговорим, когда устроишься. – Он снова хлопнул Симона по плечу. – Не хочу, чтобы твои овечки замерзли, баранина всегда вкуснее, когда теплая. – Он поклонился, обворожительно улыбнулся Джудит и исчез в быстро сгущающихся сумерках.– У тебя любопытные друзья, – заметила Матильда с интересом. – У него действительно такая плохая репутация с женщинами?– Только с теми, у кого тоже плохая репутация, – ответил Симон. – Но известно, что он опасно заигрывал с женами и дочерьми придворных и знати, бывающих при дворе.– Он женат или помолвлен?– Пока нет, – коротко ответил Симон.Матильда кивнула и промолчала, но она успела заметить яркий румянец сестры и тон, каким ей ответил муж. Все разбрасывают сети, подумала она, только одни делают это более незаметно, чем другие.Матильда привыкла к удобству и роскоши. Хотя мать и склонялась к религиозной жизни, она считала, что надо соблюдать условности, и главный зал в Нортгемптоне убранством был не хуже любого другого в стране. Но ничто не подготовило ее к роскоши большого вестминстерского зала. Уголь горел в декоративных кованых жаровнях, распространяя волны красного жара. Пахнущие известкой свежевыбеленные стены сверкали, не успев еще покрыться неизбежным налетом сажи. На них висели вышивки в деревянных рамах, красиво украшенные щиты и знамена. По всему периметру зала, иногда закрывая вышивки, были развешаны ветви вечнозеленых растений, знаменуя наступающее Рождество, и запах хвои наполнял зал. Пол покрывал толстый слой сухого тростника, по которому были разбросаны пряные травы, издающие приятный аромат. Садовник в Матильде определил бергамот, лаванду и руту.В зале находились одна или две женщины и множество мужчин, к изумлению Матильды, наряженных богаче женщин.– Закрой рот, милая, неприлично так глазеть, – прошептал ей на ухо Симон.– Тебе, верно, Нортгемптон показался очень унылым, когда ты приехал, – заметила она, когда мимо прошел мужчина, пальцы которого были унизаны кольцами, а туника расшита мелким жемчугом и маленькими золотыми бусами.– Согласен, двор старого короля был скромнее, но ведь сегодня Рождество – вот все и стараются одеться во все самое лучшее.Самое лучшее у Матильды сводилось к темно-зеленому шерстяному платью, украшенному ожерельем из янтаря, которое когда-то принадлежало ее прапрабабке по отцовской линии. На Джудит было темно-красное платье и золотой крест. Вполне пристойно, но среди ярких бабочек они напоминали монахинь.– Твоему бы отцу понравилось, – заметил Симон. – Он бы всех превзошел… и я говорю это как похвалу. – Он сжал руку жены. – Хотя по правде, его дочь – более чем достойна его.Она засмеялась.– Не надо изображать со мной придворного. У птиц самцы всегда имеют более яркое оперение, так?Симон ухмыльнулся и подергал ее за одну из толстых кос.– Хотя, наверное, насчет отца ты прав, – тихо сказала она. – Я помню, он носил золотые браслеты на запястьях. Вижу их, как будто это было вчера. Мать их ненавидела, а я считала очень красивыми.– Он их и на свадьбу надел, – вздохнул Симон. – Он подстриг волосы и сбрил бороду, чтобы угодить твоей матери. Он и браслеты хотел снять, но я его отговорил. – Он печально улыбнулся. – Мне было всего тринадцать, что я понимал?Она посмотрела на него сияющими глазами.– Ты знал его.– Возможно, – кивнул Симон и прикусил язык, чтобы не сказать, что у Уолтефа, пожалуй, было больше общего с тринадцатилетним мальчиком, чем с женщиной, на которой он собирался жениться.Затем их провели в конец зала, где на возвышении, окруженный придворными, сидел новый король. При виде Вильгельма Руфуса Матильда остановилась, но толчок в спину заставил ее подойти ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121