– Все трудности начались, когда ему пришлось уехать. Теперь он снова дома.Симон отпил из чаши, протянутой ему аббатом.– А что графиня Джудит? – спросил Симон как можно безразличнее, но по напряженному лицу аббата понял, что хитрость не удалась.– Несмотря на ее разрыв с мужем незадолго до его смерти, она скорбела по нему с большим достоинством и… сожалением, – ответил аббат. Симон отметил, что он сказал «сожалением», не «печалью». Он почти десять лет не видел Джудит. Как она сейчас выглядит?– Графиня уделяет много времени основанию монастыря в Элстоу, – продолжил Ингалф. – Господь стал ее утешением. Пусть у них с Уолтефом были разногласия, они едины в своей любви к церкви. Она осталась преданной вдовой.Симон едва не поморщился, но успел прикрыться чашей с медом.Аббат внимательно изучал его.– Может быть, это не мое дело, но позвольте спросить, что привело солдат нормандского двора в наши края? Наверняка вы здесь не за тем, чтобы помолиться у могилы английского феодала, казненного за измену?– Это так очевидно? – сухо спросил Симон. Ингалф холодно улыбнулся и приложился к чаше.– Если подумать, – ответил он. – Мы видим нормандцев, только если им понадобится кров во время путешествия или когда люди шерифа присматривают за нашими паломниками.Симон наклонил голову соглашаясь.– Бы правы, святой отец. Если бы я не руководствовался только собственным побуждением, я бы вовсе сюда не приезжал; Меня привели в Кроуленд честь и память.Ингалф промолчал, но в молчании ощущалось поощрение. Симон закусил нижнюю губу. Здесь, в этой келье, он чувствовал себя как в исповедальне, и он позволил себе расслабиться.– Я любил Уолтефа, – сказал он. – Ребенком я считал его героем. Он спас мне жизнь, я боготворил его. Даже когда я перерос это обожание, я берег воспоминание о той первой встрече. Он шел по жизни так, будто весь мир принадлежал ему – рыжие волосы развеваются на ветру, и к плечу серебряной брошью с драгоценным камнем приколот плащ. Вот таким я его помню.Ингалф улыбнулся и кивнул.– Улфцитель говорил мне, что он всегда видел в Уолтефе маленького мальчика, читающего Псалтырь вместе с другими детьми, с которыми он занимался. Он говорил, что видел мальчика, стоящего у гробницы и с изумлением смотрящего на то, что стало с мужчиной.– Видение, вы хотите сказать?Аббат пожал плечами.– Некоторые так считают. Я не стану спорить.Снова помолчали.– Вы спросили, зачем я приехал, святой отец. Из Кроуленда я направлюсь в Нортгемптон… к вдовствующей графине. По приказу нового короля.– А… – произнес аббат с таким выражением, что Симон понял – больше ничего не надо объяснять. Тот все прекрасно понял. – Не уверен, что вам там будут рады, – предупредил он. – У леди суровый характер, она привыкла сама всем распоряжаться. И она справляется. Она резка в обращении, не пользуется той любовью, какой пользовался Уолтеф, но справедлива. И ее поддерживает семья…– Мне это известно, – спокойно заметил Симон.– Тогда вы знаете, с чем столкнетесь, сын мой. – Аббат посмотрел на него почти что сочувствующим взглядом.Последние слова заставили его, закаленного придворного и военного командира, почувствовать себя подростком. Смешно! Он поставил чашу на стол.– Мне пора к моим людям, – он резко поднялся. Острая боль пронзила щиколотку.Аббат проводил его до дверей и показал, где находится дом для гостей.– Мы всегда будем вам рады, – сказал он.Пробираясь между паломниками, Симон прошел к гостевому дому, расположенному у ворот. Его люди устроили себе постели вдоль стен из соломы, которую им дали монахи. Слушая их шутки, Симон на мгновение пожалел, что он не один из них, что надо что-то решать, а не просто повиноваться приказам и ждать, когда тебя накормят. Потом он подумал о награде и понял, что быть одним из них – не его судьба. Глава 22 Ветви дерева гнулись от тяжести золотистых плодов величиной с мужской кулак. За тринадцать лет, прошедших с того дня, когда Матильда посадила сердцевину яблока, оно, благодаря хорошему уходу, выросло в крепкое дерево. Оно переросло Сибиллу и Элисанд, ни мать, ни сестра не могли обхватить ствол.Наклонившись, Матильда осторожно лила воду из кувшина под яблоню, шепча благословение. Водяной эльф все еще жил в колодце, но теперь она уже достаточно выросла, чтобы самой открывать крышку. Она всегда носила с собой монетку, чтобы заплатить ему. Мать назвала бы это языческим обычаем и приказала бы ей прекратить, но то, чего мать не знала, не могло быть порицаемо.Сад принадлежал Матильде. С того момента, когда она в раннем детстве впервые посадила яблоню, сад был ее убежищем и утешением. Она любила ощущение влажной земли на своих ладонях. Не было ничего более увлекательного, чем посадить семена и смотреть, как они проклевываются и растут, поливать их, а потом собирать урожай.Мать ругала ее за то, что она проводит столько времени в саду, но никогда не пыталась ей помешать. Работа в саду – вполне подходящее занятие для женщины, а поскольку она сама этим не интересовалась, то была рада перепоручить сад дочери.Матильда вылила последние сверкающие капли воды под дерево и наблюдала, как они впитываются в землю. Скрипнула калитка, возвещая о появлении Элисанд.– У нас гости, – объявила раскрасневшаяся служанка, сверкая глазами. – Целое войско.Гости бывали в Нортгемптоне часто. После смерти отца Нортумбрию у них отобрали, но Хантингдон и Нортгемптон остались во владении Джудит. Ладно торговцы, солдаты и чиновники, но целое войско – это уже что-то необычное.– Знаешь, кто они такие? – Первой мыслью Матильды было, что это солдаты ее деда Юдо. Он навещал Нортгемптон несколько раз в году, обычно привозя с собой сына Стефана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121