Рикори потушил свет, все
трое подошли к окнам и внимательно осмотрели улицу напротив госпиталя, где
располагалась церковь.
- Эту сторону наблюдать, - сказал Рикори и указал на церковь. - Можно
включить свет.
Он подошел к двери, потом вернулся.
- У меня много врагов, доктор, а Питерс был моей правой рукой. Если
один из этих врагов убил его, он сделал это, чтобы ослабить меня. Я смотрю
на Питерса и впервые в жизни я, Рикори, боюсь. Я не хочу быть следующим,
не хочу смотреть в ад!
Я недовольно заворчал.
Он снова подошел к двери и снова остановился.
- Есть еще одна вещь, доктор. Если кто-нибудь позвонит по телефону и
спросит о здоровье Питерса, пусть подойдут мои люди. Если кто-нибудь
придет и будет спрашивать, впустите его, но если их будет несколько,
впустите только одного. Если кто-нибудь будет уверять, что он его
родственник, пусть его расспросят мои люди.
Он сжал мою руку и вышел. На пороге его ждала другая пара
телохранителей. Они пошли - один впереди, другой сзади него. Я заметил,
что выходя, Рикори энергично перекрестился.
Я закрыл двери и вернулся в комнату. Я посмотрел на Питерса и... если
бы я был религиозен, я бы тоже перекрестился. Выражение лица Питерса
переменилось. Ужас исчез. Он по-прежнему смотрел как бы сквозь меня и
внутри себя, но с выражением какого-то злого ожидания, такого злого, что я
невольно оглянулся. В комнате никого не было. Один из парней Рикори сидел
у окна в тени, наблюдая за парапетом церковной крыши, другой неподвижно
сидел у дверей.
Брейл и сестра Уолтерс стояли по другую сторону кровати. Их глаза не
могли оторваться от лица Питерса. Затем Брейл повернул голову и осмотрел
комнату, как это сделал только что я.
Вдруг глаза Питерса стали сознательными, они увидели нас, увидели
комнату. Они заблестели какой-то необычайной радостью. Радостью не
маниакальной, а дьявольской. Это был взгляд дьявола, надолго исключенного
из любимого ада и возвращенного туда. Затем это выражение исчезло и
вернулось прежнее - ужаса и страха. Я невольно с облегчением вздохнул, как
будто из комнаты исчез кто-то злобный. Сестра дрожала. Брейл спросил
напряженно:
- Как насчет еще одной инъекции?
- Нет, - ответил я. - Понаблюдайте за ним без наркотиков. Я пойду в
лабораторию.
В лаборатории Хоскинс продолжал возиться с пробирками.
- Ничего не нашел. Прекрасное здоровье. Правда, я не все еще
закончил.
Я кивнул, предчувствуя, что и остальные анализы ничего не дадут. И я
потрясен случившимся больше, чем мне хотелось бы сознаться. Меня давило
ощущение какого-то кошмара. Чтобы успокоиться, я взял микроскоп и стал
рассматривать мазки крови Питерса, не ожидая, впрочем, ничего интересного.
Но на четвертом мазке я наткнулся на что-то необычайное. При повороте
стекла появился белый шарик. Простой белый шарик, но внутри него
наблюдалась фосфоресценция, он сиял, как маленький фонарик! Сначала я
подумал, что это действие света, но свечение не исчезало. Я подозвал
Хоскинса, он внимательно посмотрел в микроскоп, вздрогнул и покрутил
винтами.
- Что вы видите, Хоскинс?
- Лейкоцит, внутри которого фосфоресцирует какой-то шарик, - ответил
он. - Его свет с изменением освещения не меняется. В остальном - обычный
лейкоцит.
- Но это невозможно, - сказал я.
- Конечно, - согласился он. - Однако, он тут.
Я отделил лейкоцит и дотронулся до него иглой. И тут он как бы
взорвался. Шарик фосфоресценции уплотнился, и что-то вроде миниатюрного
языка пламени пробежало по препарату. И все: фосфоресценция исчезла. Мы
начали изучать препарат за препаратом. Еще дважды мы нашли маленькие
сияющие шарики, и каждый раз результат прикосновения был тот же. Зазвонил
телефон. Хоскинс ответил.
- Это Брейл. Он просит вас побыстрее наверх.
Я поспешил наверх. Войдя, я увидел сестру с лицом белее мела и с
закрытыми глазами. Брейл наклонился над пациентом со стетоскопом. Я
взглянул на Питерса и снова почувствовал ужас. На его лице опять было
выражение дьявольской радости, но оно держалось не дольше нескольких
минут.
Брейл сказал мне сквозь сжатые зубы:
- Сердце остановилось три минуты назад! Он должен быть мертвым, но
послушайте...
Тело Питерса выпрямилось. Низкий нечеловеческий звук смеха сорвался с
его губ. Человек у окна вскочил, стул его с шумом упал. Смех замер, тело
Питерса лежало неподвижно. Открылась дверь и вошел Рикори.
- Как он, доктор? Я не могу спать...
Он увидел лицо Питерса.
- Матерь божия, - прошептал он, опускаясь на колени.
Я все видел, как в тумане - я не мог отвести глаз от лица Питерса.
Это было лицо демона с картины средневекового художника. Это было лицо
смеющегося, радующегося негодяя - все человеческое исчезло. Голубые глаза
злобно глядели на Рикори. Мертвые руки шевельнулись, локти медленно
отделились от туловища, пальцы сжимались. Вдруг мертвое тело начало
извиваться под покрывалом. Этот кошмар привел меня в чувство. Это было
затвердевание тела после смерти, но проходящее необыкновенно быстро. Я
подошел и накрыл покрывалом его ужасное лицо. Рикори стоял по-прежнему на
коленях, крестясь и молясь. А позади него тоже на коленях стояла сестра
Уолтерс, бормоча молитву. Часы пробили пять.

2. ВОПРОСНИК
Я предложил Рикори поехать вместе домой, и, к моему удивлению, он
согласился. Он, видимо, был потрясен. Мы ехали молча, в сопровождении его
телохранителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46