И победа пока на ее стороне.
- Вы вышли оттуда довольно спокойно. Не так, как босс, который словно
сбежал из ада. Что случилось?
- Я скажу тебе позже. Дай мне успокоиться. Я хочу подумать.
На самом деле мне хотелось вернуть себе самообладание. Мой мозг,
казалось, был полуслепым, как будто я попал в какую-то исключительно
неприятную паутину и, хотя и вырвался, куски ее все еще цеплялись за меня.
Несколько минут мы шли молча, потом сели в машину и поехали. Затем
любопытство Мак-Кенна взяло верх.
- Что вы все-таки думаете о ней? - спросил он меня.
К этому времени я уже пришел к определенному решению. Никогда в жизни
я не испытывал такой гадливости, такой холодной ненависти, такого
неудержимого желания убить, какое возбуждала во мне эта женщина. И не
только потому, что пострадало мое самолюбие. Нет, я был убежден в том, что
в задней комнате лавки жило чернейшее зло. Зло настолько нечеловеческое и
неизвестное, словно мастерица кукол действительно явилась прямо из ада, в
который верил Рикори. Не может быть компромисса с этим злом, а также с
мастерицей, в которой оно концентрируется.
Я сказал:
- Мак-Кенн, во всем свете нет ничего более злого, чем эта женщина. Не
позволяйте девушке снова проскользнуть сквозь ваши пальцы. Как ты думаешь,
она вчера заметила, что вы выследили ее?
- Не думаю.
- Увеличьте количество людей против фасада дома и позади его.
Сделайте это открыто, чтобы они думали (если, конечно, девушка не
заметила, что за ней следили), что мы не подозреваем о другом выходе. Они
решат, что мы верим в то, что они выходят невидимыми через переднюю и
заднюю двери. Поставьте наготове две машины в начале и в конце той улицы,
на которой они держат гараж. Будьте осторожны. Если появится девица,
следуйте за ней...
Я остановился.
- А дальше что? - спросил Мак-Кенн.
- Я хочу, чтобы вы взяли ее, увезли, украли - как это там называется.
Это должно быть сделано совершенно тихо. Я полагаюсь на вас. Сделайте это
быстро и спокойно. Вы знаете, как это делается, лучше, чем я. Но не очень
близко от лавки, если можно. Засуньте девице в рот кляп, свяжите ее, если
нужно. Затем хорошо обыщите машину. Привезите девушку в мой дом, со всем,
что у нее найдете. Понимаешь?
- Вы хотите ее допросить?
- Да. Кое о чем. И еще. Я хочу посмотреть, что может сделать старуха.
Я хочу довести ее до какого-нибудь действия, которое даст нам возможность
официально наложить на нее руки. Приведем ее в границы законности. Она
хочет иметь и невидимых слуг. Но я хочу пока отнять у нее всех кукол. Это
поможет выявить остальных. По меньшей мере это обезвредит ее.
Мак-Кенн посмотрел на меня с любопытством.
- Она стукнула вас весьма чувствительно, док.
- Да, Мак-Кенн.
- Вы расскажете об этом боссу?
- Может да, а может - пока нет. Зависит от его состояния. А что?
- Дело в том, что если мы будет провертывать такое дельце, как
похищение девицы, он должен об этом знать.
Я резко сказал:
- Мак-Кенн, я сказал тебе, что Рикори приказал безусловно
повиноваться мне. Я дал тебе приказание. Всю ответственность я беру на
себя.
- Ладно, - сказал он, но я видел, что он еще сомневается.
А почему бы в самом деле не рассказать все Рикори, если он хорошо
себя чувствует? Другое дело - Брейл. Зная его чувства к Уолтерс (я не мог
заставить себя думать о ней, как о кукле), я не мог рассказать ему о
распятой Уолтерс. Ничто не удержит его тогда от нападения на мастерицу
кукол.
Я не хотел этого. Но я чувствовал ничем необъяснимое желание
рассказать о деталях своего визита как Рикори, так и Мак-Кенну. Я отнес
это за счет нежелания показать себя в смешном виде.
Около шести мы остановились возле моего дома. Перед тем, как выйти из
машины, я повторил свои распоряжения. Мак-Кенн кивнул.
Дома я нашел записку Брейла о том, что он придет после обеда. Я был
рад этому. Я боялся вопросов. Рикори спал. Мне сказали, что он
поправляется с неслыханной быстротой. Я пообещал зайти к нему после обеда.
Потом я лег вздремнуть. Но спать я не мог. Как только я начинал дремать,
передо мной возникало лицо старухи, я вздрагивал и просыпался.
В семь я встал, съел хороший сытный обед, выпил нарочно вдвое больше
вина, чем обычно позволял себе, закончил все чашкой крепкого кофе. После
обеда я почувствовал себя много лучше, энергичнее и самостоятельнее - или
мне так показалось.
Я решил рассказать Рикори о моих распоряжениях Мак-Кенну. Историю
своего визита в лавку я уже сформулировал в уме. И вдруг я с неожиданным
ужасом почувствовал, что не могу передать другим то, что мне... не
разрешено. И это все по приказу старухи - постгипнотическое внушение,
часть того запрета, сделавшего меня бессильным, выведшего меня, как
робота, из лавки и отшвырнувшего меня от двери, когда я хотел вернуться.
Во время моего короткого сна она внушила мне: "Этого и этого не
должен говорить. Это и это - ты можешь".
Я не мог рассказать о кукле с иглой, проткнувшей мозжечок Джилмора. Я
не мог говорить о кукле Уолтерс и ее распятии. Я не мог говорить о
старухином признании в том, что она отвечает за смерти, приведшие нас к
ней. Однако, осознав это, я почувствовал себя лучше. Тут, по крайней мере,
было что-то понятное - реальность, о которой я тосковал, что-то, что
объяснялось без привлечения колдовства или каких-то других темных сил;
что-то находящееся всецело в сфере моих знаний. Я делал то же с моими
пациентами и возвращал умы в нормальное состояние таким же
постгипнотическим внушением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46