..
В нашем номере никелированные кровати с сетками, стол и тумбочка с зеркалом. Два чайника — большой и маленький, для заварки.
Осматриваюсь. Чего-то недостает. И наконец понимаю — настольной лампы. Спускаюсь вниз, спрашиваю у дежурной лампу.
— Сейчас нет, милая,— говорит она.— Все гостям роздали. Вечером обойду комнаты, спрошу. Может, кто обойдется, дак-ну!..
Северяне не любят досказывать то, что и так ясно. Где-то посреди фразы они обрывают себя словечками «ну» и «дак», ставя их, как перегородки, в самых неожиданных для собеседника местах. 14 и. Гофф
А иногда словечки эти заменяют и самую фразу. Какие только смысловые значения и оттенки не кроются за основательным, протяжным олонецким «ну-у»! Чаще всего это согласие, немногословное подтверждение.
— Нынче мороз на улице.
— Ну-у.
— Мальчик, ты здешний?
— Ну-у.
— Дедушка, к вам гости...
— Ну-у.
Перекусив в гостиничном буфете, разбираем вещи, прячем чемоданы в стенной шкафчик.
— Вот тебе и Олонец,— говорит Нонна.— Сказано было, приезжай весной!
Она как будто чувствует себя виноватой, что завезла меня сюда,— я кажусь ей разочарованной. На самом деле я просто привыкаю к новому Олонцу, не тому, что построило воображение.
— В музей сегодня пойдешь?
— Нет, не сегодня.
— Может, хочешь со мной? Посмотришь новую больницу.
— В другой раз.
Ей кажется, что меня надо развлекать. А мне просто надо побыть одной.
— Ладно, подруга, я потопала,— говорит она и в последний раз затягивается сигаретой.
Ей пора идти. Ее ждут.
Она проводит по губам розоватой помадой, повязывает голову шарфиком, натягивает пальто. И вот передо мной уже Нонна Адамовна, врач-консультант из областной больницы.
— Покедова,— говорит она.— Не скучай, подруга. В восемнадцать ноль-ноль будь как штык на месте. Поведу тебя в местную, значится, ресторацию...
И она исчезает за дверью. В коридоре слышны ее шаги. Ее здесь ждут. Меня здесь не ждет никто.
* * *
За окном мост через Олонку. (А может, это Мегрега?) Один из семи мостов (два еще строятся!). За мостом, на высоком берегу, вытянулся ряд домишек. Типичная северная деревня. А универмаг против входа в гостиницу? Большие цельные окна с неоновым светом и табличкой на двери: «Закрыто на учет»? А деревянные мостки? А финские, цвета темного кирпича, дома в белых квадратах наличников? А старинные губернские дома с высокими заборами?
Все это кружится, извивается, подчиняясь очертаниям берегов. И все это вместе есть Олонец.
Как же все-таки называть его — Олонец или Олонец?
Поэт Северянин рифмовал когда-то «Олонца» и «Солнца», но полного доверия к нему у меня не было. Чего не сделают поэты ради звучания стиха!
Олончане же ударяли по-всякому — и так, и эдак.
Брожу по городу, вглядываюсь в лица. Как будто ищу кого-то. Стою на мосту — над Олонкой или Мегрегой? Еще не знаю. Просто стою и смотрю вокруг. Берега отражаются в воде. Школьники идут по деревянному мосту, по деревянным мосткам. Девочки-карелочки, круглолицые, скуластые, с одинаковыми вздернутыми носами. И русские девушки. Их прямые, по последней «западной» моде, не заплетенные в косы русые волосы падают до плеч, не придавая им ничего западного, а только подчеркивая иконописность. Удивительно, как в некоторых краях сохранился, не исчез этот древний прекрасный женский лик!..
Девчонки идут, помахивая портфелями. Обсуждают конкурс-фестиваль эстрадных песен — его передавали вчера по телевидению.
— Я, например, ожидала большего,— говорит одна.
Небо за рекой уже багровеет. На красном его, пожарном фоне черный силуэт каланчи с дозорной вышкой.
Десять лет назад, в Вологде, я увидела похожие на детское лото дощечки под номерами домов. На дощечках — картинки: где —- лестница, где — топорик, где — ведро. Мне объяснили, что это на случай пожара. Загорится где-то, и люди бросятся на помощь из своих домов — кто с лестницей, кто с ведром, кто с топориком...
И мое воображение мгновенно нарисовало картину народного бедствия и великую человеческую солидарность, символом которой являлись эти бесхитростные знаки.
Морозный закат в Олонце с черным силуэтом пожарной вышки наводил на мысли о прошлом. Вспоминалась история: война со шведами, революция, Отечественная война...
Но в музей по-прежнему не хотелось. Я как будто нарочно тянула, откладывала то, ради чего приехала сюда,— встречу с олонецким чудом...
Я слыхала о нем еще в Москве. Возможно, от той же Нонны. Я слыхала, что живет в Олонце человек, собравший удивительную коллекцию русской старины.
Ради встречи с ним, создателем Олонецкого краеведческого музея, я и приехала в этот город. Верней, это послужило поводом, чтобы собраться в дорогу. В музей мне не очень хотелось. Честно признаться, я не люблю музеи. Меня тяготит омертвелость предметов с пояснительными табличками, пресловутая «музейная» тишина, похожая на ту, когда в доме покойник.
Полумрак и пыльный запах прохладных залов наводит на меня неизменную тоску о какой-то далекой, ушедшей жизни...
Однако не любить музеи — еще не значит не бывать в них. В музеях я бываю довольно часто, но каждый раз как будто что-то преодолевая в себе...
Мне было лет пять, когда родители повели меня во дворец под Ленинградом. В памяти остались огромные залы с высокими сквозными дверями, скользкие паркетные полы, царские стулья со связанными подлокотниками — чтобы на них не садились. От этого особенно страдали мои детские ноги.
Дверь в спальню царя тоже преграждала веревка, виднелись смятые простыни. В спальне произошло убийство царя. Я же поняла, что мертвый царь лежит там и теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34