.. Вы меня понимаете, эфендим, не так ли?
— Да, понимаю. Пока вы смотрите на дело с этой тонки зрения, иначе поступить вы не можете. Слушайте
меня, молодой человек. Меня тоже мало радует, что при дется арестовать беременную женщину, но мне нужен виновник. Вы совершили преступление. Ведь я же не заставлял вас совершать его. Мой долг арестовать виновного. Из уважения к вашему отцу, из сострадания к вашей семье я хотел, чтобы этим виновником были не вы. Но никто не может так жалеть вашу семью, как вы сами. Желаю, чтобы вы потом не раскаялись. До свидания.
И паша протянул ему руку. Кямиль-бей пожал ее, чувствуя благодарность к этому старому человеку, который хорошо его понял и не осудил.
— Подождите, — остановил Кямиль-бея усталый голос паши, когда он уже взялся за ручку двери. — Подумайте хорошенько! Если вы измените свое решение даже на суде, я постараюсь сделать для вас, что смогу. Тогда никакой беременной женщины уже не будет, только мать. У вас дома тоже есть такая мать.
«О чем они здесь торгуются?» — устало подумал Кямиль-бей, очутившись в коридоре.
Сержант Абдульвахаб, ждавший за дверью кабинета, засыпал его вопросами:
— Его превосходительство что-нибудь приказали? Вы раньше знали его? Что он говорил? О чем?
Кямиль-бей отвечал нехотя, лишь бы избавиться от него.
Когда за ним заперли дверь камеры, он впервые после ареста хладнокровно задумался над своим положением. В самом деле, почему он жалел Недиме-ханым, а не Айше и Нермин? «Будет только мать. У вас дома тоже есть такая мать...»
«Немедленно освободят... Немедленно освобо... Немедленно».
Кямиль-бей с трудом проглотил слюну и испуганно оглянулся. Сейчас камера показалась ему еще грязней и мрачней, чем раньше. Где-то скреблась крыса, в оконное стекло бил ветер...
Перед глазами Кямиль-бея, заложив руку за спину, стоял паша. Эта поза кого-то напоминала — не то Бисмарка, не то императора Австро-Венгрии Франца Иосифа... Да, он напоминал кого-то из них. Бисмарк говорил: «Каждая нация имеет своих иуд». Дурак с мордой бульдога! Идиот, единственная заслуга которого в том, что он жил
в период расцвета немецкой нации. А другой... Кукла в красных штанах! Рогоносец с рогами длиннее своей империи!..
Некоторые карлики любят становиться в позу Наполеона. А сам Наполеон — ничтожный человечишко, олицетворение гордости и шутовства. Дегенерат, решивший путем предательства утвердить свое мировое господство. Сумасброд, побеждавший только благодаря слепым случайностям и преданности своих маршалов.
Кямиль-бей ощутил во рту горечь, словно выкурил сигарету. Да, чем выше поднимаются подлецы, тем подлее они становятся!
А его превосходительство — милейший человек! Какое у него благородное лицо! Так вот он какой, друг его отца!
Кямиль-бей задумался. «Не теряю ли я рассудок? Почему же все-таки я жалею Недиме, а не своих близких?» Да потому, что судьба, ожидающая Недиме, страшнее судьбы Нермин и Айше. Одних безжалостно бросают в тюрьму, а других жалеют все: простые следователи, майор Бурханеттин-бей, даже друг дяди — капитан Интеллид-женс сервис и паша главного командования халифа, — решительно все. Недиме-ханым по мере своих сил старается спасти гибнущую страну. Ради нее она пожертвовала мужем. А те, кто хочет навсегда потопить родину, используют Нермин и Айше в качестве козыря. Подумать только, девочка — козырная карта! Только от него самого зависело отправиться ли на одном из пароходов высшего класса компании «Ллойд» в Рим на должность первого секретаря посольства или быть осужденным военным трибуналом и грызть кулаки в тюремной больнице вместе с Ихса-ном.
Кямиль-бей предпочел второе. Немногие выбрали бы этот путь, хотя он и говорил его превосходительству, что так поступили бы все честные люди. Значит ли это, что он смелее других? А ведь сейчас он смертельно боится осуждения...
Что же такое смелость? Должно быть, смелый человек — тот, кто перед другими людьми побеждает свою трусость. Невзирая на страх, такой человек не теряет головы, владеет своим голосом, твердо стоит на ногах. Кямиль-бею казалось странным, что всю эту силу придают ему как раз те, кто его запугивает.
«В таком случае я смелый человек, дорогая жена! И я останусь им до последнего вздоха!»
Перед Кямиль-беем был начатый акварелью портрет Ибрагима. Круглое, безмятежно спокойное лицо, редкие лихо закрученные вверх рыжие усы.
«Судьба таких людей, как Ибрагим, поставлена сейчас на карту, — подумал Кямиль-бей.— И, вероятно, этой судьбой будут торговать еще много веков».
«Так-то вот, сын мой, Ибрагим. «Падают от того, что не видят, что творится вокруг»,—сказал один великий поэт. Если я решу поехать в Рим, это ведь будет даже не падением, а просто самоубийством. Не могу же я убить себя, пока идет борьба!» Он взял карточку Айше, коснулся пальцем кончика ее носа и спросил что-то по-французски.
Айше смотрела на него с фотографии своими большими глазами, словно все поняла и то, что она поняла, ей понравилось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Суд начался через неделю. Военный трибунал состоял из пяти офицеров. Обвинителем выступал майор Бурха-неттин-бей. Уже на первом заседании стало ясно, что он весьма мало считается с трибуналом, который одной своей величественностью внушал людям страх и уважение. По-видимому, ему была хорошо известна вся грязная деятельность этого суда, отправляющего ни в чем не повинных людей на эшафот.
Кучера отпустили после первого допроса, против Неди-ме-ханым улик не нашлось; таким образом, обвинялись только Кямиль-бей и Рамиз-эфенди. Рамиз был переведен в камеру Кямиль-бея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106