..
– Напомним, – ответил Блас. – С чего бы хотели начать?
– Мне все равно. Вы же мой гид.
– Я бы начал с того, с чего хотят начать все мужчины, – усмехнулся он и поднял бокал. – За ваш приезд в Севилью.
– Спасибо, – ответила она и сделала маленький глоток тяжелого, черно-красного вина.
– Специального интереса у вас нет?
Криста не поняла, удивилась:
– То есть?
– Ну, какие-нибудь фирмы, занятные люди, университет...
– Нет-нет, меня это совершенно не интересует.
– Как устроились?
– Вполне сносно.
– В отеле?
– Да.
– Как называется?
– «Мадрид».
– Это сарай, а не отель. Лучше вам переселиться в ателье моего друга Витторио. Он сейчас пишет в Малаге, прекрасная мансарда, есть телефон, старый район, там вам будет приятнее.
– Нет-нет, спасибо. Я уже сказала в Мадриде, где поселилась. Туда могут звонить.
– Нет ничего проще оставить портье ваш новый номер, – заметил Блас. – Впрочем, как знаете. Дело гида – предлагать, возможность гостей – отказываться от предложений...
– Когда мы должны быть в «Лас пачолас»?
– Это зависит от вас.
– Нет, это зависит от начала концерта, который там дают фламенко.
– О, это будет ночью.
– Тогда у меня есть время принять душ?
– Конечно.
– Я могу не переодеваться?
Он посмотрел на нее, ничего не ответил, пожал плечами – они у него были крепкие, налитые, но все равно в них угадывалась женственность, слишком покатые; у Пола они сухие и квадратные, словно рубленные топором, и глаза у него очень холодные, хотя жгуче-черные; они у него теплеют только перед сном, а еще, когда он смотрит на меня ранним утром... А у этого глаза тают, как топленое масло. И ладони, наверное, потные.
– Едем? – спросил Блас. – Или хотите еще вина?
– Лучше потом.
– Как знаете, – ответил Блас, положил на серый мрамор столика купюру, крикнул старику, стоявшему за баром, чтобы сдачу он оставил себе, и, пропустив Кристу перед собой, вышел на улицу.
– А у вас жарко, – сказала она. – Странно, ноябрь – и такая жара.
– Это задул ветер из Африки. Очень опасный ветер.
– Почему?
– В Вене его называют «фен»... Если муж убивает жену в пору, когда дует фен, ему смягчают наказание. Шоферов, совершивших катастрофу, вообще освобождают от наказания. Этот ветер очень действует на психику... Наши женщины сразу же беременеют в пору фена, он будит желания...
– Хорошо знаете Вену?
– Нет. Просто люблю читать. Вообще-то испанцы предпочитают слушать... У нас все невероятно обожают внимать рассказчикам, а вот я какой-то дурной испанец, обожаю читать, наверное, оттого, что никому не верю, только себе.
Он как-то артистически взмахнул рукой, таксист заметил его жест издали, так же артистически и рисково свалил к тротуару, распахнул дверь и произнес невероятно длинную фразу.
– Садитесь, – сказал Блас, пропуская Кристину первой.
– А что вам сказал шофер? – спросила она.
– Вы очень подозрительны, – заметил Блас, тесно придвинувшись к ней.
– Скорее любопытна.
– Подозрительны, не спорьте, я чувствую женщин, – сказал Блас, и по тому, как он это сказал, Криста сразу же поняла, что он совершенно не чувствует женщин; уметь с ними спать еще совсем не значит чувствовать их. Мужчины наивно полагают, что чем неистовей они любят женщину в постели, чем более они властны с ней, тем сильнее она к ним привязывается, становясь кошкой, дворовой сучонкой или курицей, смиренно семенящей за дурнем с гребешком. Бедные мужчины, они совершенно забывают о любви лебедей или тигров! Что делать, не все они любят читать, то есть прикасаться к первоисточнику знания; большинство, этот Блас прав, предпочитают слушать рассказчиков, а те повторяют то, что им рассказывали старшие друзья, а ведь любой рассказ – это искажение представлений... Никогда еще необходимость в обыкновенной нежности не была столь потребна женщине, как в этот жестокий век. Физиология превалирует, лишь если женщина совершенно лишена интеллекта, тогда ее чувства ближе к животному, чем к человеку. И еще такие женщины лишены фантазии, той спасительной ипостаси человеческого духа, которая только и может гарантировать счастье подле мужчины в два раза старшего, и, наоборот, обречь на мучения рядом с молодым атлетом...
...Она всегда помнила лицо старого англичанина, к которому ее подвел Гаузнер; через него она должна была познакомиться с Грегори Уорком, американским дипломатом, работавшим в Лиссабоне, – немцы дали слово, что отец придет домой сразу же после того, как она подружится с Уорком, тот жил в Португалии один, без семьи, очень тосковал.
Англичанин утащил ее в номер, прервав ужин; раздевал трясущимися руками, сопел, шаркал ногами, в кровати был похож более на борца, чем на любовника, ей было плохо с ним, она всегда помнила Ганса, он научил ее быть женщиной, она совершенно теряла разум, когда он целовал ее левое плечо и тоненькую косточку ключицы.
– Не надо так сильно, – попросила она англичанина, – на меня это не действует, моя эрогенная зона вот тут, – она тронула свое плечо.
Англичанина тогда перекосило от ярости, он ударил ее по щеке, сказал, что она паршивая проститутка, и ушел из отеля. К Грегори Уорку ей пришлось идти самой, она делала все, что могла, но в кровать его уложить не сумела, а ведь от этого зависела жизнь папы, только от этого и ни от чего иного, так сказал Гаузнер, дав ей клятву офицера сделать для отца все после того, как она, в свою очередь, выполнит то, что ей было поручено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216