- Но я должен быть честным, воут? Честность же обязывает меня
сказать, что командир звена Эйден очень хорошо исполнял свои воинские
обязанности и, как было отмечено, с доблестью. Он воин. И каким бы обманом
он ни получил это звание, оно, вне всякого сомнения, подтверждено делом. Я
нахожусь здесь в качестве его обвинителя, однако должен сказать, что,
когда он служил под моим командованием, все нарекания, которые он
заслужил, были связаны не с его боевыми качествами, а с дурными чертами
характера. Мне начинает казаться, что результат его второй Аттестации был
все же верным.
Почувствовав, что она снова не добилась желаемого, Ленора Ши-Лу
поспешно сказала Каэлю Першоу, что у нее нет больше к нему вопросов, и он
вернулся на свое место. Эйден внимательно посмотрел на полковника, пытаясь
что-нибудь прочесть на его лице, которое оставалось абсолютно
бесстрастным. Нельзя было понять, почему он вдруг оказал Эйдену некоторую
поддержку. Эйден подозревал, что он этого так никогда и не узнает.
Вперед вышло еще несколько свидетелей: они подтвердили записи о
военных достижениях Тер Рошаха. Затем суд перешел к следующей стадии -
допросу обвиняемых. Услышав свое имя, с глубоким вздохом поднялась
Джоанна.

25
Ленора Ши-Лу дотошно допросила Джоанну, задав ей множество вопросов.
Почти все они пришли от членов Совета, переданные по компьютерной сети.
Таким образом воины участвовали в допросе, тогда как задачей прокурора и
адвоката было подавать их вопросы в наиболее впечатляющем виде. Ленора
Ши-Лу делала это блистательно. Прошло всего несколько минут, и ее вежливо
сформулированные фразы почти довели Джоанну до белого каления. Она,
правда, отдавала себе отчет в том, что любой человек, задавший такое
количество вопросов за такси короткий промежуток времени, вызвал бы у нее
не меньшую ярость. Кроме того, ей действовали на нервы напряженные взгляды
Тер Рошаха и Эйдена. Она почти физически ощущала их.

Еще неопытным кадетом Тер Рошах начал вести дневник, и последнюю ночь
перед судом он просидел, записывая свои сокровенные мысли.
"Что бы теперь ни случилось, моя карьера воина Клана закончена. Даже
в том маловероятном случае, если Совет оправдает меня, я не смогу
вернуться на свою прежнюю должность командира Сокольничих кадетского
Центра. Авторитет мой подорван. Как тень, за мной будет неотвязно
следовать подозрение. Я этого не хочу.
Я слишком стар, чтобы вернуться в действующие воинские подразделения.
Преклонный возраст считается в Клане непростительным грехом, и очень
немногие оказываются способны достойно доживать оставшиеся им годы.
Конечно, можно попросить, чтоб меня перевели в одну из низших каст. Я
обучился бы там какому-нибудь ремеслу и стал бы жить дальше, выполняя
полезную для Клана работу. Но какой истинный воин согласится на это? Разве
можно добиться славы, собирая приборы или занимаясь плавкой металла?
Нет, теперь впереди только смерть. Пусть будет так. Воин обязан
встретить ее мужественно и с достоинством..."
Суд был для Тер Рошаха просто скучным мероприятием, тягостной
процедурой, которую надо стойко перенести. Он заранее знал результат, был
почти уверен даже в исходе голосования. Конечно, некоторые члены Совета
могли в последний момент изменить свое мнение, но это никак не повлияло бы
на общее решение.
Перед судом Рошах поговорил со всеми знакомыми ему воинами с Родовым
Именем. Особенно с теми, которые сочувствовали ему. Убеждая их в
неизбежности решения суда, он говорил им, что тем не менее желает
уменьшить степень позора, добившись большего числа голосов в свою пользу.
Если бы удалось снизить соотношение голосующих до трех к одному или, по
крайней мере, четырех к одному, он смог бы исполнить некий план,
являвшийся для него единственным средством закончить жизнь хотя бы в
какой-то степени почетно. Но что это был за план, он хранил в секрете, не
доверив тайны даже своему дневнику.
"Что бы ни случилось на Совете, - писал он, - жизнь моя закончена.
Нет больше никакой надобности в дневнике".
Закрыв обложку последней тетради, он собрал все тетради, накопившиеся
за долгие годы, вышел на свежий воздух и бросил записи в заблаговременно
разведенный костер. Глядя, как пламя пожирает страницы, он подумал, что
сейчас прямо у него на глазах уничтожается его жизнь. Каждой странице
соответствовал какой-нибудь памятный период. И когда страницу охватывали
язычки пламени, этот период времени исчезал, как будто стертый рукой
невидимого Бога. Рошах подумал, что нет никакого Бога, видимого или
невидимого. Или, возможно, он. Тер Рошах, сам и есть Бог. Бог, который
только что окончательно и бесповоротно решил судьбу одного из своих
несовершенных творений. Однако страницы не сдавались огню без борьбы,
просто покорно сворачиваясь. Так же как и человек, написавший их, они
скорее плясали в языках пламени, отказываясь повиноваться пожиравшему их
огню.
Тер Рошах не ожидал увидеть среди свидетелей капитана Джоанну. В его
деле она сыграла очень незначительную роль, просто съездив в командировку
в качестве доверенного лица. Он сожалел, что Джоанна попала в число
обвиняемых. Наделенная умом и сметливостью, она узнала достаточно, чтоб
теперь свидетельствовать против него. Ей следовало бы тогда сидеть тихо и
ничем происходящим не интересоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91