Старики, переступая с камня на камень, пробрались через большую лужу и
вошли в ворота. По широкому двору во всех направлениях ходили шахские
воины. Двое часовых узнали в прибывших священнослужителей и посторонились,
давая дорогу. Три старика миновали несколько дворов. Заспанные сторожа
открывали тяжелые ворота, громыхая железными ключами. Наконец показалась
створчатая дверь. По сторонам ее, опираясь на копья, застыли два воина в
железных кольчугах и шлемах.
Подошедший слуга, высоко подняв глиняный светильник с коптящим фитилем,
сказал:
- Хранитель веры еще не выходил.
- Мы подождем,- ответили три старика и, скинув туфли, ступили на ковер,
опустились на колени и раскрыли перед собой большие книги в кожаных
переплетах с медными застежками.
- Вчера четыре мятежных хана прислали заложниками своих малолетних
сыновей. Шах устроил пиршество. Зажарили двенадцать баранов,- сказал один
имам.
- Что-то сегодня он еще придумает? - прошептал второй.
- Самое главное - во всем с ним соглашаться и не спорить,- вздохнул
третий.
Хорезм-шаху Мухаммеду снился сон; он стоит в степи на холме, и кругом,
сколько можно видеть, столпились тысячи и тысячи людей. Небо горит
закатными бронзовыми лучами. Солнце, еще ослепляющее, быстро опускается в
однообразную песчаную равнину.
- Да живет, да здравствует падишах! - раскатами доносятся крики из
отдаленных рядов. Люди медленно склоняют спины, и за белыми чалмами
прячутся их лица.
Вся толпа опускается на колени перед повелителем, видны только халаты,
похожие на волны вечно беспокойного Хорезмского моря.
- Да здравствует падишах! - звучат, как эхо, последние отдаленные крики,
и все замолкает. Солнце скрывается, и степь тонет в синих сумерках и
молчании. В потухающем свете шах видит, как нагнувшиеся спины ползут к
нему, взбираясь по склону холма.
- Довольно, назад! - приказывает шах. Но спины приближаются со всех
сторон, бесчисленные спины в полосатых халатах, перевязанных оранжевыми
поясами. Шаху кажется, что у всех за пазухой скрыты отточенные ножи. Люди
хотят зарезать своего повелителя. Он бросается вперед. и ударяет ногой
ближайшего, халат взвивается и отлетает, как птица,- под ним никого нет.
Шах откидывает ногой Другие халаты, и под ними тоже пустота.
"Но среди них есть один! Он спрятался, чтобы подобраться и ударить ножом
в мое сердце, сердце, которое живет и бьется только для счастья и величия
славного рода хорезм-шахов".
- Довольно! Шах приказывает вам: уходите! - Голос звучит глухо, чуть
слышно,- и все исчезает. Степь расстилается кругом, пустынная, серая и
немая. Жесткие стебли травы, как царапины на омертвевшем небе. Теперь шах
один, совершенно один в пустыне, без коня. А где-то здесь, совсем близко,
за одним из серых холмов, в лиловой впадине притаился тот единственный,
который должен его зарезать...
Все хотят его смерти, но только один решился прикончить его жизнь. Кто же
он? Вдали эхом звучит крик толпы:
- Да живет Джелаль эд-Дин! Слава храброму сыну и наследнику хорезм-шаха
Джелаль эд-Дину!
"Забыв меня, они уже готовы целовать руки моего сына? Надо покончить с
этим, довольно! Я раздавлю того, кто встанет на моем пути,- пусть это будет
багдадский халиф или мой непокорный сын! Довольно!.."
Еще в полусне шах услышал возле себя шорох и почувствовал, как что-то
холодное коснулось его лица. Страх и страстная жажда жизни заставили его
разом напрячь все силы и вскочить. Шах раскрыл глаза и стал тревожно
всматриваться в темные углы комнаты.
От большого очага в стене веяло теплом раскаленных углей. Около него
сидел кто-то. Это дикая степная девушка, которую привезли вчера. Она в
страхе отодвинулась, закрылась руками.
- Кто ты?
- Аллах велик! Я Гюль-Джамал, туркменка из пустыни. Вчера вечером тебя
сонного под руки привели сюда, и ты, как лег, так сразу и заснул. Я боялась
тебя, ты так страшно хрипел и стонал во сне, точно умирал. Это тебя душили
ночные "дивы". Они летают в темноте над юртами и через верхнее отверстие
пробираются внутрь, чтобы терзать тех, у кого на сердце убийство.
- А что у тебя было в руке? - и шах сжал ее маленькие руки.
- Мне больно! Оставь меня!
- Покажи, что было в руке?
- У меня нет и не было ничего. Хочешь, я спою тебе нашу степную песню о
соловье, который влюбился в розу? Или расскажу сказку о персидском
царевиче, увидевшем в зеркале лицо китайской княжны?
- Не надо сказок ни про розу, ни про царевича... А!.. Дот я нашел ножны
от кинжала. Зачем ты пришла к твоему падишаху с ножом?
- Оставь меня! Старики учат: "Не бей коня, потеряешь друга"...
Гюль-Дэкамал выскользнула и отбежала.
- Вай-уляй! Ты задушишь меня! Я тебя боюсь. Она бросилась в низкую
створчатую дверь и натолкнулась на двух служанок, которые подслушивали.
Шах, тяжело дыша, подошел к очагу. В его выпуклых, как у быка, глазах
дрожали красные огоньки. Он постучал камышовой палочкой по медной чаше. Из
створчатой двери показался старый слуга с козьей бородкой и упал перед
шахом ка ладони.
- Эту девушку вечером доставить в ковровую комнату. Здесь ли векиль и
великий визирь?
- Все ждут тебя, светлейший, также "господин новостей" и три имама.
- А хан Джелаль эд-Дин еще не приехал?
- Опоры престола еще нет.
- Пусть дожидаются. Ко мне в бассейную приведи бра-, добрая покрасить
бороду и банщиков размять спину.
Хорезм-шах вышел в соседнюю комнату. Старый слуга, высохший и
сгорбленный, со слезящимися красными глазами, стал собирать подушки и
ватные одеяла и складывать их в нише стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55