Никто не подозревал в молчаливом черном всаднике на долговязом рыжем коне
бесстрашного и неуловимого джигита каракумских равнин.
Кара-Кончар подскакал к туркменам, вызвал нескольких всадников и, вкратце
изложив план боя, увел три тысячи всадников за холм, где он должен был,
притаясь, поджидать татар.
Джелаль эд-Дин на вороном жеребце вихрем подлетел к кара-китаям. В
войлочных малахаях, на маленьких мохнатых конях, они ожидали беспорядочной
толпой, ощетинившись короткими копьями.
- Удальцы кара-китаи! - крикнул им Джелаль эд-Дин.- Вы горные барсы, вы
храбрейшие в бою! Вот перед нами лагерь трусливых бродяг. Они, как ночные
воры, разграбили нашу богатую добычу. Она принадлежит только нам, хозяевам
этой степи. Нападайте на них и берите в лагере все, что хотите!
Кара-китаи зашевелились и на рысях двинулись к лагерю татар. Пыль
заклубилась над ними, и, по мере того как всадники ускоряли скачку, их
дикие вопли усиливались, перейдя в сплошной рев.
Хорезм-шах Мухаммед, отвернув длинные полы собольей шубы, удобно уселся
на ковре и грыз крепкими белыми зубами ножку дикой утки. Другую ножку
объедал шейхуль-ислам, единственный из шахской свиты, удостоившийся чести
сидеть на маленьком ковре против падишаха. Даже участник всех его походов
Тимур-Мелик, любимец шаха, "рукоятка его меча и щит его спокойствия", и тот
стоял, скрестив руки на животе, и слушал глубокомысленную беседу Мухаммеда
с белобородым главою духовенства, пожелавшим сопутствовать шаху в походе,
чтобы все время молиться аллаху о даровании ему победы.
Хорезм-шах шутил, изредка посматривая в сторону неприятеля, собиравшегося
в степи отдельными отрядами. В тихом утреннем воздухе отчетливо было видно,
как стремительно проносились всадники между отдельными частями, как
поблескивали их круглые металлические щиты.
Одна группа монгольских удальцов вылетела вперед. Они столкнулись с
кипчакскими джигитами... Высоко взлетали и падали сверкающие мечи! Один
воин упал, лошадь с седлом, сбившимся под брюхо, неловкими прыжками
понеслась по степи, вскидывая задними ногами.
Затем началось наступление. Несколько конных отрядов кипчаков помчались
по желтой равнине.
Шах положил утку и крикнул:
- Веки, наступайте! Аллах вам подмога!
По приказу шаха кипчакские отряды стали вытягиваться, как изгибающиеся
руки, чтобы обхватить монголов. Но монголы и не пытались выскользнуть из
смыкающегося кольца.
От лагеря отделился первый отряд монголов. Тысяча сомкнутых всадников, по
сто человек в ряд, устремилась на маленьких лохматых лошадях, покрытых
железными и кожаными панцирями. Они неминуемо должны были прорвать
нестройную, колеблющуюся линию кипчаков, растянувшихся широко по степи.
- Кху-кху-кху-кху! - слышался звериный рев монголов.
От лагеря оторвалась вторая тысяча и покатилась по степи. На солнца
вспыхивали ярким блеском стальные шлемы, металлические щиты и изогнутые
мечи.
Шах с вершины холма видел, как от общей массы монгольских войск отрывался
отряд за отрядом и неудержимо несся вперед с хриплыми криками: "Кху!"
Кипчаки заметались. Крайний отряд повернул к лагерю грабить монгольские
обозы. Но от лагеря отделилась еще одна тысяча и так же легко и ровно
понеслась в сторону и перерезала путь кипчакам. Оба отряда сцепились.
Облако пыли окутало место боя. Оттуда стали вырываться отдельные
кипчакские всадники и, прижавшись к шее коня, уносились в степь.
- Подобного этому я не видел никогда! - воскликнул, вставая, шах. Он
тревожно наматывал на палец конец бороды, впиваясь глазами вдаль.
Четыре отряда монголов, один за другим, в стройном порядке взяли
направление на середину развернутых войск шаха, на тот холм, где находился
Мухаммед и его свита.
Все ближе слышались взрывы монгольских возгласов "кху-кху-кху! "
Кто сможет остановить эту лавину? Мухаммед оглянулся. Тимур-Мелика рядом
с ним уже не было. Вскочив на коня, он помчался в сторону битвы.
Лучшие, испытанные кипчакские отряды бросились навстречу монголам. Те
задержались лишь на несколько мгновений, чтобы прорубить себе проход, и
понеслись дальше, к холму, где стоял Мухаммед.
- Коня! - заревел шах.- Коня! - и, не дожидаясь, пока его услышат, он
проворно сбежал к подножию холма, где два конюха держали под уздцы гнедого
жеребца с красным хвостом.
Шах вскочил на него и ринулся в степь. За ним устремились его
приближенные, звеня доспехами, сбруей и бубенцами.
На холме остался смятый ковер с медными блюдами, золотыми чашками и
рассыпавшимися сладостями. Ветер трепал конец пестрого шелкового
достархана. Только один из приближенных шаха не успел скрыться. Это был
седобородый шейх-уль-ислам. Он свалился с коня, когда вся свита вскачь
помчалась за Мухаммедом. Имам взобрался на холм, поправил ковер и опустился
на колени. Порывшись в складках кисеи своего белоснежного тюрбана, он
вытащил овальную золотую пластинку.
Когда к холму подскакали монголы, трое начальников и старый переводчик
поднялись на его вершину. Один был молодой, с угрюмым лицом, черными
глазами и узкой черной бородой. Конец ее был заплетен косичкой и закинут за
левое ухо. Второй был старый, грузный и толстый монгол со скрюченной правой
рукой. Лицо его было пересечено наискось багровым шрамом, отчего один глаз
был зажмурен, а другой, выпученный, пытливо вглядывался во все окружающее.
Третий был высокий, сухопарый, весь покрытый стальными латами. Это были
старший сын Чингиз-хана Джучи и два уже прославившихся в Китае полководца -
одноглазый Субудай-багатур и сухопарый Тохучар-нойон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55