Он отличался нетребовательностью в
личной жизни, честностью и умением успокаивать гнев Чингиз-хана. После
смерти у Елю-Чу-Цая не нашли никакого богатства,- только книги и
астрономические приборы,
-------------
Глава седьмая
В ЮРТЕ КУЛАН-ХАТУН
Увидишь - красавиц прекраснее нет! Глаза у
них узки и схожи они С глазами рассерженной
рыси.
(Из монгольской песни)
Тихая ночь веяла холодом от снеговых гор. Луна скрылась за тяжелыми
облаками. Кое-где тускло мерцали редкие звезды. Китаянка шла впереди,
оставляя за собой нежный аромат цветущего жасмина.
Две тени поднялись с земли.
- Ха! Кто идет?
- "Черный Иртыш"...- прошептала китаянка.
- "Покоренная вселенная",- ответил пароль часовой, и тени расступились.
Приближаясь к белой юрте, каган думал: "Какую новую причуду сегодня
покажет Кюсюльтю? Каждый раз, когда он приходил к ней, отрываясь от бесед с
военачальниками, она встречала его по-разному: то она была одета, как
китаянка, в шелковой одежде, расшитой необыкновенными цветами, то лежала,
охая, под собольим покрывалом, уверяя, что умирает, и просила положить его
могучую руку на ее маленькое сердце, то сидела, обхватив голову руками и
обливаясь слезами, слушая старую монголку, которая пела старинные
монгольские песни про зеленые берега Керулена и одинокое кочевье среди
необозримой пустынной степи.
Китаянка подняла входную занавеску белой юрты, и каган шагнул внутрь.
Посреди юрты горел костер из корней степного кустарника, и душистый дымок
завитком подымался к отверстию круглой крыши. Кулан-Хатун сидела, обняв
колени, уставившись неподвижными суженными глазами на прыгающие огоньки
костра. Вместо обычных шелковых ковров на земле лежали три простых пестрых
войлока. В стороне были собраны вьючные сумы, уже зашнурованные, готовые к
дороге.
Каган остановился при входе. Веселые искры загорелись в его блестящих
кошачьих глазах. "Вот она, новая причуда!" - подумал он.
Кулан-Хатун очнулась, провела ладонью по глазам с подчерненными,
протянутыми до висков бровями. Она вскочила, закинула голову назад и упала
ниц, обняв руками ноги кагана.
- Прости меня, великий, незаменимый, единственный во все века, что я
потревожила твой сон, или твоя думы, или военный совет. Но я не могу больше
оставаться здесь. Отовсюду, из каждой щели грозит смерть и мне и моему
маленькому сыну. Я хочу уехать нищей, с одной верной служанкой, и скитаться
по степи, где меня никто не узнает.
- Но ты подожди немного, дай мне чашку китайского чая, а я посижу около
тебя и послушаю, откуда и кто тебе грозит.
Каган обошел огонь и опустился на войлок. Куда делись шелковые ковры,
устилавшие юрту? Где расшитые птицами и цветами занавески, висевшие раньше
по стенам? Теперь - это юрта обыкновенного, простого кочевника, каким он
саы был сорок лет назад.
Кулан опять собралась в комок и поглядывала на кагана злыми глазами
рассерженной рыси. Рядом с ней лежал, свернувшись, ее маленький сын
Кюлькан, голый, смуглый, с остриженной черной головой, с двумя косичками
над ушами. Она заговорила тихо жалобным, певучим голосом:
- Я не могу надеяться ни на что, ни на какую защиту. У меня нет ни отца,
ни матери, и из всех братьев остался один - он служит простым нукером, а
раньше он имел бы тысячу нукеров. И мой брат тоже скоро погибнет.
- Почему он должен погибнуть?
- Все мы, меркиты, все наше несчастное племя погибло от мечей нукеров
твоего сына с тигровыми глазами, неумолимого, безжалостного сына Джучи.
Скоро он приедет сюда, и я буду видеть ненавистного убийцу моего отца и
всего нашего рода. Зачем мне оставаться под скалой, которая готова упасть и
раздавить меня? Отпусти меня! Все уже уложеко для отъезда.
- Джучи-хан сюда не приедет. Он на берегах реки Иргиза готовится к новому
походу. А я, еще живой, держу на плечах управление вселенной. О какой иной
защите, кроме моей, ты говоришь?
Кулан тонкими пальцами провела по глазам, вытирая катившиеся слезы.
- Твоего брата, Джемаль-Хаджи, я назначаю начальником шестой сотни моей
тысячи нукеров. Завтра я скажу начальнику моей тысячи Чагану, что эта
шестая сотня будет охранять я тебя, и твою юрту, и твоего маленького
богатыря Кюлькана. Кто смеет бояться, находясь под защитой моей руки?
Кулан опустила глаза и сказала тихим, дрожащим голосом :
- Тебе самому грозят стрелы...
- Какие стрелы? Говори, чьи стрелы? - каган положил руку на плечо Кулан
Она закусила губу, увернувшись, вырвалась и, вскочив, легко отбежала в
сторону. Ее длинная черная коса мотнулась по войлоку, как ускользавшая
змея. Каган придавил ногой конец косы и повторял шепотом:
- Говори, кто готовит мне гибель?
Кулан спиной прижалась к решетке юрты.
- Великий, несравненный! Никакие народы, никакие войска не страшны тебе,-
ты разгромишь их, как порыв ветра уносит осенние листья. Но можешь ли ты
уберечься от тайных врагов, которые сидят вместе с тобой в одном шатре,
следуют за тобой и днем и ночью? Я одна тебе предана и люблю тебя, как
могучую, прекрасную гору родного Алтая, покрытую сверкающим снегом. Ты один
моя защита, а без тебя меня отбросят, как камешек на дороге. Разве я говорю
неправду? Ведь ты все видишь, все понимаешь - и речь ветра, и стон иволги,
и шипенье змеи. Ведь все верно, что я говорю?
- Все рассказывай, все, что знаешь,- хрипел каган, на выпуская косу.
Зеленые злорадные огоньки загорелись в глазах КулаиХатун.
- Старики в степи мудро придумали, что наследником, хранителем огня в
юрте должен быть всегда самый младший из сыновей хана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55