Но Нина Лазаренко была мужественным человеком.— Я знаю, что это запрещено, — чистосердечно призналась она, — и готова нести ответственность за свой проступок. Но эта старушка была настолько необыкновенная, что я просто не могла ей ответить: «Гражданка, возьмите отношение в министерстве культуры, тогда и поговорим». Я знаю, что должна была именно так и поступить. Мне написать объяснение?— О чем вы говорите, Нина? — Куманин даже потряс головой от изумления. — Какое объяснение? Меня интересует эта старушка, а не вы. Итак, вы ее допустили в фонды, где, если я вас правильно понял, хранятся старые иконы, представляющие культурно-историческую ценность? Видимо, для того, чтобы она сама нашла ту икону, о которой говорила?— Да, — кивнула головой Нина, немного успокаиваясь, — так оно и было, как вы говорите, товарищ майор. Зашли мы в хранилище. У нас там иконы висят, некоторые вдоль стен расставлены, некоторые просто кучками лежат. Нам много в последние годы передали из окрестных деревень. Там церкви так разворовываются, что решили — у нас будет надежнее. Значит, я иду, свет зажгла, а она за мной семенит. Я вперед немного прошла, потом оглянулась и вижу: бабушка на коленях стоит, в руках держит одну икону, что у стены стояла, целует ее, шепчет что-то и плачет. Я даже растерялась, хотела ее окликнуть, мол так себя вести нельзя, а она вдруг с этой иконой в руках повалилась на бок и упала на пол. Лежит, глаза закрыты, а икону держит на груди. Я сначала подумала, что сектантка какая-нибудь. Потом поняла — бабушка-то помирает. У меня у самой бабушка недавно умерла почти так же. Телевизор смотрела и со стула повалилась на пол… — Голос Нины прервался от волнения.— Я растерялась, — продолжала она, — телефона в хранилище нет. Бежать куда-то и оставлять помещение открытым нельзя. У нас медпункт есть, но медсестра там появляется только по особым случаям, когда интуристы приезжают. Я ей голову подняла, зову. Вижу — у нее и губы вздрагивают и веки шевелятся, живая, значит, еще. Я ей под голову несколько икон положила. Тут, спасибо, кто-то мимо по коридору прошел. Я крикнула, чтобы сюда милиционера позвали из пикета и скорую помощь вызвали из города.— Приехала «скорая»? — спросил Куманин.— Да, — Нина тяжело дышала. Тягостные воспоминания, судя по всему, ее здорово разволновали. — Приехала «скорая», и ее увезли в 1-ю горбольницу. Она там умерла вскоре, я слышала.— Умерла? — переспросил Куманин, — А как ее звали, вы помните?— Не знаю, — растерянно улыбнулась Нина, — Она не говорила, я не спрашивала. Вы в больницу зайдите. Там должны знать. Тем более, что умерла.— Так, — сказал Куманин. — Все это очень интересно. А с мальчиком тем, что случилось.— Я о нем в той суматохе совсем забыла, — созналась Нина. — Потом только узнала, что его милиция подобрала где-то на площади у автобусной остановки. Меня даже вызывали его опознать…Девушка снова замолчала.— И что же, — поинтересовался Куманин, — опознали?— Нет, — твердо сказала Нина Лазаренко, — не опознала. Милиция подобрала совсем другого. Этот рыженький, а тот, что у нас по газонам бегал, чернявенький был, как цыганенок. Куда он делся, не знаю.— Хорошо, — вздохнул Куманин. — Последний вопрос. Что это за икона была, которую старушка искала? Вы не выяснили?— Да ничего особенного, — пожала плечами Нина. — Икона как икона. Местного ростовского письма начала нынешнего века. Тогда их здесь штамповали по десятку в день. В Ростове целая артель была иконописцев, своя школа. Ростовскую икону сразу можно опознать по письму. Могу показать, если хотите.— Спасибо, — поблагодарил Куманин. — Я в этих делах плохо разбираюсь. А та икона, о которой эта бабушка говорила, Ростовской Божьей Матери в драгоценном окладе, о ней вы что-нибудь выяснили?— Да, — ответила Нина, — их было две. Одна большая — она хранится в Третьяковке, правда, уже в муляжном окладе, вторая малая — действительно когда-то хранилась здесь. Но ее давно у нас изъяли и передали в лавру Загорска.— А сохранились какие-нибудь сведения о том, как или при каких обстоятельствах эта икона у вас появилась? — спросил Куманин.— Документов на этот счет нет, — сказала девушка, — но существует легенда, что эту икону преподнесла ростовскому храму императорская семья в 1913 году, когда царь с близкими объезжал русские города. Это было во время трехсотлетнего юбилея династии Романовых.— Вот как? — удивился Куманин. — Царь бывал в этом городе?— Конечно, — подтвердила Нина. — Разве вы не знали? — Она подошла к шкафу, немного порывшись там, извлекла довольно потрепанную брошюру и подала ее Куманину.Брошюру издали в Ростове 1913 году иждивением, как было сказано, купца Ивакина. Называлась она «Осчастливливание уездного города Ростова Великого пребыванием в оном Его Императорского Величества Государя Императора Николая II и всей Его Августейшей Семьи в лето от Рождества Христова 1913-е».Куманин полистал книжечку и быстро наткнулся на фотографию, под которой стояла подпись: «Их Императорские Высочества Великие княжны Ольга и Татьяна изволят преподнести настоятелю обители Преосвященному Никодиму чудотворную икону Ростовской Божией Матери». Ниже было набрано мелким шрифтом: «фото Корнелиуса». «Молодец Корнелиус! — подумал Куманин. — Ты мне такими штуками мозги выбьешь на стенку». В виске стучало.Он посмотрел на Нину. Выражение восторженного патриотизма, которое светилось на лице девушки в начале их беседы, исчезло, уступив место печали и усталости.
IV Главный врач 1-й городской больницы Ростова Анатолий Абрамович Винкель при виде куманинского удостоверения побледнел и тяжело опустился на стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133