– Мне надо позвонить.
– Всем надо, – изрекает он.
– Я работник милиции.
– Удостоверение покажи:
– Вот, – я показываю ему пистолет.
– Звони. – Он опять пожимает плечами и кивает на дверь.
– Спасибо. А ты пока сделай мне джентльменский набор – что у тебя там есть? – пару кур, бутерброды, сигареты, пару бутылок водки, ну, сам сообразишь.
Я прикрыл за собой дверь и набрал номер областной ГАИ:
– Ярославское шоссе, сорок второй кило метр. Брошенный «жигуль», номерной знак 24-36. Битый, дверцы распахнуты, бензин на нуле. Похоже, в угоне. Заберите его, ребята, – и положил трубку.
Стало быть, один следок я кинул. Теперь надо второй оставить, совсем в другом месте. Пущай ищут!..
Я еще раз – вежливо, но культурно – поблагодарил хозяина кафе, забрал приготовленный им пакет. По-моему, парень остался в безмерном удивлении от того, что я, немного честный, расплатился с ним за продукты.

Я вышел на улицу, остановился на ступеньках. Наконец-то кончилась эта длинная ночь.
Совсем рассвело. Небо – чистое, ясное, синее. Нежный утренний ветерок окреп, стал трепать и сдергивать с дерев оставшиеся листья. Погнал их куда-то стайкой взъерошенных птах… Я проводил их взглядом, невольно вздохнул.
Яна безмятежно болтала с Прохором, покуривая, щурясь на низкое солнце, вытянув свои прекрасные длинные ноги в распахнутую дверцу машины. Прохор смотрел на нее петушком, одним глазом, пряча нос в поднятый воротник. Подозреваю, он был тайно влюблен в Яну (впрочем, кто в нее не влюблен, даже муж без ума) и потому по-мальчишески грубил ей, спорил по пустякам.
Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.
– Пересадка, ребята, – и пошел к Коляхиной развалюхе.
– Где это вы такой драндулет раздобыли? – Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.
– Прошка угнал, – сокрушенно признался я. – У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.
– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?
– Блудный муж твой, – буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье. – Мент позорный.
– Поганый, – со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: – Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…
Вот еще за что люблю Яну – в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.
– Куда теперь, гонимые ветром? – Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.
– Сейчас посмотрим, – я разложил на баранке карту.
Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора – катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.
– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?
Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.
– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил. – Помолчал. – Жив-здоров был.
И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.
– Примет он нас, как думаешь?
– Особливо если к вечеру приедем.
– Это как же?
– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.
«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.
– Фактор, стало быть, убедительный, – согласился я. – Однова!
– И решающий, – мурлыкнула Яна. – Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый? – Голос ее лукаво дрогнул.
Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске – самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…
Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?
Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда – мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма – на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая – вон аж где – загадка для ментов.
– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности – деньжат у него займем. Не откажет.
– Мы и так ему кругом должны: машину, опять же пистолет, корочки…
– Вот и сочтемся. Он рад будет.
Едем, стало быть. По самогонку. Парное молоко с ночными бабочками. По капитанову душу…

Движение на шоссе уже оформилось, поток собрался, есть надежда затеряться в нем. Хотя путь предстоит неблизкий. И чем дальше, тем опаснее. А ну как Колька-слесарь про свою тару вспомнит?
И другое дело – от долгого неподвижного сидения проснулась боль в битом теле, снова заныла голова. А ехать нам верст четыреста, никак не меньше. Теми дорогами, что мы выбираем, это часов двенадцать минимум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26