Ему нравилась его работа, нравились маленькие радости. Шимение воды в ведре, когда он бросал в него раскаленные щипцы, чтобы остудить их. Изогнутая подкова, появлявшаяся из-под его молота с дубовой рукояткой. Только одно его беспокоило. Каждые несколько недель он должен был подниматься на какой-нибудь корабль, чтобы заковать в кандалы шотландцев, сидевших в трюме. Он свое дело–молча закреплял цепи на запястьях и щиколотках, радуясь тому, что не надо было разговаривать.
Да и что он мог сказать этим людям? Его ужасало, что людей сажают в тюрьму целыми семьями. Когда охранник отворачивался, Фергус спрашивал у кого-нибудь из заключенных, кто они. Так он узнал, что эти люди не были преступниками. Их выгоняли из домов и продавали в рабство, чтобы на их земле могли пастись овцы.
Англичане не ожидали, что сумеют так легко завоевать Шотландию. Молодежь не знала гэльского языка; выросло целое поколение, не слыхавшее звуков волынки, а помещиков выгоняли из их домов и с земель.
Фергус Макрей понимал, что нельзя бездействовать. Но он был одинок среди целого города людей, которые не хотели видеть того, что происходит у них под носом. А что может один человек?
Глядя на рассвет, Фергус улыбнулся. Может, судьба сохранила ему жизнь, чтобы он ответил на ее вызов?
Глава 11
Изабел сидела в своем уголке на корме и внимательно рассматривала лежавший перед нею кусок мрамора. Уже несколько дней она упорно трудилась, сглаживая с помощью резца углы камня.
Аласдеру еще никогда не приходилось видеть, чтобы человек был так поглощен своей работой.
Он наблюдал за Изабел, и довольно часто, но она, по-видимому, этого не замечала. Она была для Аласдера загадкой, которую ему очень хотелось разгадать.
Несмотря на то что она явно все еще испытывала боль, Изабел ни разу не пожаловалась. И ни разу не спросила, какая ее ждет участь. Молчание и покорность Изабел должны были бы радовать Аласдера, но он подозревал, что ее чувства часто не совпадали с тем, как она себя вела.
Возможно, ему следовало бы уделить больше внимания тому, как в глазах Изабел внезапно вспыхивает огонек, противоречащий ее внешней безмятежности. Потому что в глубине ее зеленых глаз можно было бы прочитать, что она не была ни покорной, ни безмятежной. Аласдер не раз видел в них раздражение, а порой даже гнев. Но эти эмоции, также как удивлявшая его печаль, никогда не получали словесного выражения.
Аласдер находил в Изабел что-то общее с теми женщинами, которых он знал всю свою жизнь. Но те пережили величайшие трудности. Их семьям пришлось основать колонию далеко от родины, и они стоически превозмогали тяготы, которые преподносила им жизнь. К тому же все эти женщины были старше и опытнее, чем Изабел.
А Изабел такой сделал Драммонд.
Аласдер вдруг вспомнил, как Изабел стояла и униженно молчала, пока ее отец превозносил достоинства дочери, словно она была не более чем бесчувственным куском камня.
Но ведь и он вел себя не слишком-то благородно, подумал Аласдер, и на память ему пришли другие воспоминания. Однако вспомнил он не тот первый вечер, когда Изабел предстала перед ним обнаженной – красивая, невинная, страдающая от боли, – а последующие вечера.
Каждый раз, занимаясь бандажом, он боролся с желанием погладить кожу Изабел, ощутить ее тепло на своих губах. А когда он помогал ей надеть ночную рубашку и его рука нечаянно касалась ее груди, он чувствовал, что и этого мало. Изабел в такие моменты вздрагивала, но не протестовала.
Аласдера мучила совесть. Странное это было ощущение, словно в нем боролись две части его самого. Разум настойчиво твердил, что он абсолютно не готов к браку, и более с незнакомой женщиной. А плоть напрягалась всякий раз, когда он смотрел на нее. Да и во сне он видел ее мягкую улыбку и талантливые пальцы.
Изабел была незнакомкой, к тому же испытывающей боль, и она была ему навязана. Но определенная часть его тела воспринимала ее только как женщину – теплую, благоухающую и в высшей степени привлекательную.
Ему бы следовало думать о ней как о своего рода женщине-монстре с шевелящимися в волосах змеями, а не как о женщине с чувственными розовыми губами, убаюкивающим голосом и длинными волосами, спрятанными сейчас под уродливой косынкой.
Аласдер отвернулся от кормы корабля, твердо решив больше не думать об Изабел. Некоторые из его матросов удовлетворяли свое желание без разбору в каждом порту, но Аласдер никогда не считал себя рабом похоти или человеком, подверженным сексуальным капризам. Тогда почему же ему так трудно заставить себя не смотреть на нее.
«Если бы об этом узнал Драммонд, он бы умер со смеху», – вдруг почему-то подумалось Аласдеру.
Место, которое выбрал для нее Макрей, находилось на корме за капитанской каютой, и вел к нему узкий проход. Здесь Изабел была защищена от нескромных взглядов матросов, а она, в свою очередь, не могла видеть их, ведущих себя довольно свободно. Так, многие из них снимали рубашки, обнажая загорелую волосатую грудь.
Ветер трепал косынку Изабел, словно хотел сорвать ее и поиграть волосами. Но она сердилась и нетерпеливым движением туже завязывала узел под подбородком.
Два поставленных друг на друга ящика служили ей столом, на третьем она сидела. Перед ней лежал кусок мрамора, и она все еще не решила, что это будет – статуэтка лошади или уменьшенная копия Фернли.
Взяв самый большой резец – шириной в три ее пальца, – она снова принялась скруглять углы камня. Изабел была готова делать что угодно, лишь бы забыть о том, что ее окружает, а главное – что ей предстоит.
То, что она сейчас делала, было самым легким в ее работе, однако требовало от нее предельного внимания и осторожности, потому что, если в каком-нибудь месте нажмешь слишком сильно, камень может пойти трещинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81