— Мишель! Мишель! Где ты?! Констанция безумно испугалась и заплакала. Она даже во снечувствовала, как по ее щекам катятся крупные горячие слезы.— Мишель! Малыш! — повторяла она, но голоса уже не было слышно.«Неужели это сон? Может это явь?»— во сне подумала Констанция.Но тут она услышала слабый, как бы тонущий в густом тумане детский плач и догадалась, что голос сына она слышит по-настоящему. Глаза открылись и она вскочила с кровати.— Мишель! Мишель! — позвала Констанция, быстро направляясь к двери. Она бежала из комнаты в комнату, слуги шарахались от своей госпожи. Она бежала в комнатку своего сына.Дверь в детскую была распахнута. На креслах, стульях, повсюду были разбросаны детские вещи. В постели ребенка не было, в соседней комнате не было и няни.Констанция подбежала к одному из слуг и глядя ему прямо в глаза, зашептала:— Где? Где мой сын?Слуга развел руками и кивнул в сторону выхода во двор.Что, там, на улице? Слуга снова согласно кивнул и быстро удалился за дверь.Что он там делает? Почему его вынесли на улицу, ведь там дождь, там холодно? — зашептала графиня де Бодуэн, подскакивая к окну и отводя тяжелую бархатную штору.Посреди двора стоял экипаж, запряженный четверкой черных лошадей. Старая графиня де Бодуэн отдавала какие-то распоряжения дворецкому. Слуги привязывали чемоданы и сундуки. Няня с ребенком на руках забиралась в карету.— Что это такое?! Что это?! Констанция попыталась распахнуть окно, но задвижку заклинилои ее усилия оказались тщетными. Тогда она бросилась по широкой мраморной лестнице вниз, она уже поняла, что задумала старая графиня де Бодуэн.— Но зачем?! Зачем она это делает?! Зачем она забирает у нее сына?!Констанция сбежала вниз и, выскочив на крыльцо, тяжело перевела дыхание.Старая графиня де Бодуэн повернула голову в сторону своей невестки и презрительно надменно усмехнулась. А затем быстро встала на ступеньку, забралась в карету и, захлопнув за собой дверь, громко крикнула:— Пошел! Пошел!Кучер, натянув вожжи, щелкнул кнутом и четверка лошадей быстро выехала со двора.— Стойте! Стойте! — иступленно закричала молодая графиня, бросаясь вдогонку.Но было уже поздно. Она увидела, как мелькнуло лицо старой графини де Бодуэн за стеклом и Констанции ничего не оставалось, как стоя посреди двора, заломив руки, горестно зарыдать.Констанция, охваченная горем, не заметила, что на крыльце стоял облаченный в черную сутану священник. Это был один из тех двоих священников, которые пытались уговорить Констанциюотдаться королю. Этот священник приходился дальним родственником де Бодуэнам.— Поди сюда, дочь моя, я тебе кое-что объясню.— Нет! — воскликнула Констанция, но подошла к священнику.— Дитя мое, ты должна смирить гордыню.— Нет! Нет! — иступленно вскрикнула Констанция, сбрасывая руку священника со своего плеча. — Этого никогда не будет! Никогда!— Вот видишь, у тебя забрали сына, — немного каркающим, дребезжащим голосом заговорил священник.— За что?! Почему?! — сама себе задавала вопрос Констанция, хотя прекрасно знала ответ.— А потому, дитя мое, что все мы принадлежим королю — я, ты, твой сын, твой муж, графиня, министры, военачальники, епископы… — все. Все мы принадлежим только королю Пьемонта Витторио. И если кто-то из подданных ведет себя плохо, это отражается на всех нас.— Но ведь у меня есть муж, граф де Бодуэн, ваш внучатый племянник, святой отец!— И он принадлежит королю Витторио, как все мы.— Я принадлежу ему, я перед алтарем клялась в верности!— Это ничего не значит, дитя мое, мы все должны думать о короле. Ты своим упорством, дитя мое, довела короля почти до безумия. Он уехал, покинув двор, он никого не принимает, забросил все государственные дела. И страдает не только он, а все мы, все королевство, все подданные — тысячи людей, — нравоучительно склоняясь к Констанции все ниже и ниже, бубнил старый священник.— И что же я должна делать?— Ты должна утешить короля, только ты сможешь это сделать, больше никто.— Ну почему я?— Король желает этого.— Мало ли чего он еще может пожелать? Может быть, ему захочется, чтобы у него вместо свечей во дворце горела луна?— Нет, дитя мое, он желает реального.— Но святой отец, как вы можете это говорить?Морщинистое лицо дрогнуло, глубоко посаженные глаза сверкнули под густыми бровями, а крючковатый нос стал похож на клюв птицы.Я все понимаю, дитя мое, но этого, наверное, желает бог.— И вы, вы, священник, можете говорить подобное?— Да, могу, дитя мое.Священник положил руку на плечо Констанции и, склонившись к самой ее голове, зашептал:— Тебе, дитя мое, уже отпущены все грехи, те, которые ты совершила, совершаешь и которые совершишь. Милость божья безгранична и всепрощение его безмерно.— Святой отец, вы толкаете меня в ад! Все! Вы хотите, чтобы я горела в огне, вы хотите, чтобы моя душа погибла.— Нет-нет, дитя мое, твоя душа будет спасена, и ты будешь спасена и невинна.— Нет, никогда! — отрицательно покачала головой Констанция. — Я не преступлю эту черту, не преступлю ее только лишь потому, что вы все, все до единого человека, желаете этого, потому что вы все бросили меня и толкаете в пропасть.— Да нет же, нет, дитя мое, никакая это не пропасть, а благое дело, угодное церкви, угодное королю. Ты должна его спасти, он мается, страдает, чувства обуревают душу и плоть короля. Ты должна, смирив свою гордыню…— Нет, никогда! — вновь воскликнула Констанция, но не смогла сдвинуться с места, старик своей рукой, будто ястреб когтистой лапой, держал ее за плечо и бубнил на ухо.— Смири гордыню, смири гордыню, дитя мое, и господь возрадуется. Иди к королю, иди, ведь он хочет тебя.— Конечно хочет, конечно, король Витторио как блудливый пес, захотел меня и не може!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76