Тут маленькая дверь, расположенная слева от алькова, отворилась, и в спальню вошел Альберт. Он был так бледен, что герцогиня не смогла сдержать жалобного стона.
Жорж встал.
При виде брата Альберт отпрянул, будто его ударили хлыстом.
– Полагаю, ты не будешь ревновать, – произнес он с горечью, – если я скажу тебе, что ездил в особняк Фиц-Роев: я хотел в последний раз повидать Клотильду. Ты догадываешься, почему. Держу пари, что матушка рассказала тебе о моей несчастной любви. Но предупреждаю: не вздумай оскорбить меня сочувствием.
И он тяжело опустился в кресло, стоящее у дверей.
– А вдруг мы опоздали? – тихо спросила мать, обращаясь к Жоржу. – Смерть уже взяла его за руку.
Жорж подошел к брату.
– Не приближайся ко мне, – сказал Альберт, – слышишь? – И прибавил: – Я был добр к тебе, но больше я не нахожу в себе доброты, ибо слишком страдаю. К чему делать вид, будто я люблю того, кого ненавижу и из-за кого умираю?
Он задохнулся, вытер испарину со лба и, собравшись с силами, продолжал:
– Извините, матушка, если я опять огорчаю вас, но мне необходимо с вами поговорить!
Он повернулся к Жоржу и поглядел на него со свирепой ненавистью.
– У тебя, господин герцог, прекрасная роль; тебе, как всегда, везет. В какой-то миг мне показалось, что я получил на время этот титул лишь для того, чтобы отвести грозящую тебе опасность… не знаю, впрочем, какую именно… Все фальшиво, все двулико в этом доме, где я так страдаю и где так несчастлива наша матушка…
– Страдаешь? Ты, мое дорогое дитя?! – вскричала Анжела.
– Да, вы любили меня от всего сердца, госпожа герцогиня, вы даже слишком меня любили. Сейчас вы скажете, что я ваше счастье… Что ж, знайте: ваше счастье погибло… Проститесь с ним навсегда!
Он опять перевел дыхание. Анжела тихо плакала. Теперь Альберт обратился к Жоржу:
– Брат мой, ум мой столь же слаб, как и тело. Я солгал, я не могу вас ненавидеть, это было бы слишком ужасно… Может быть, вы поможете мне разрешить одну загадку. Нечто необычайное произошло в особняке Фиц-Роев нынче утром. Я – это не вы, мне туда вход заказан, так что я наношу свои визиты, оставаясь на улице. За тюрьмой есть место, откуда видно окно Клотильды, и я смотрю на него из-за дверцы кареты, а кучер втихомолку смеется надо мной. Хотя сегодня он не смеялся, он понимал, что привез меня туда в последний раз…
– Альберт! – рыдала Анжела. – Не говори так, прошу тебя!
– Я не знаю, что происходило у Жафрэ, – сказал Жорж, – я покинул их вчера примерно в полночь.
– Сегодня утром особняк был пуст, – сказал Альберт. – Люди видели, как мадемуазель Клотильда на рассвете ушла из дому.
– Я догадываюсь, где находится мадемуазель де Клар, – тихо ответил Жорж.
– Ах, вот как! – вымолвил Альберт.
– И вскоре я увижусь с ней, – прибавил Жорж. – Я должен сообщить вам, брат мой, что волею обстоятельств… Короче говоря, из-за семейных затруднений мой брак с мадемуазель де Клар не состоится…
– Не состоится, – эхом отозвался Альберт. Анжела пожирала его глазами. Жорж закончил:
– Вскоре я освобожусь от взятых на себя обязательств, связанных с этой свадьбой, и займусь теми делами, которые я забросил, пока готовился к женитьбе. Я рад вновь обрести свободу… Всего хорошего, Альберт.
Альберт быстро подошел к Жоржу и протянул ему руку. На его дотоле бледных щеках появилось некое подобие румянца.
– Если у вас возникли разногласия с семьей мадемуазель де Клар, то я заранее прошу у вас прощения за то, что не буду на вашей стороне. Извините, но иначе я не могу. Я тоже рад этому исходу, однако не дай вам Бог хоть чем-то обидеть мадемуазель де Клар. Имейте в виду, что в моем лице она имеет преданного и сурового защитника.
Он оживал прямо на глазах.
Жорж с меланхолической улыбкой пожал ему руку и подошел попрощаться с матерью.
– Похоже, жизнь возвращается к нему, – прошептала госпожа герцогиня. – Да воздаст тебе Господь, дитя мое, мой спаситель! Прошу тебя, доведи начатое до конца!
Она нежно поцеловала его; так она целовала одного только Альберта.
Жорж улыбнулся.
Есть на свете люди (их, впрочем, очень немного), которые с легкостью жертвуют собой. Для них это вполне естественно, и зачастую они не замечают, что в своем жертвенном порыве готовы поступиться счастьем других. Если бы не это обстоятельство, мы бы назвали их всего лишь глупцами, однако сей особого рода эгоизм делает таких людей опасными.
Жорж еще не добрался до конца переулка, что вел к улице Пигаль, а мысль о Клотильде уже завладела им целиком.
Пока он находился во власти обаяния герцогини, чья воля колдовским образом завладевала им, он видел лишь свое собственное страдание и не жалел себя, привыкнув всем жертвовать для матери.
Но Клотильда!
Теперь в нем во весь голос заговорила совесть.
У него перед глазами возникла ее ребяческая улыбка, веселая и нежная, что служила ему утешением в дни беды и горя.
Он оставил ее всего несколько часов назад, сказав: «Я люблю тебя», и все слова, которыми они обменялись во время своего долгого разговора, звучали сейчас для него горьким упреком.
Да, она вымолила у него признание, она победила его благодаря своей всепоглощающей любви, но это признание принадлежало ей по праву, и если теперь Жорж отнимет его, улыбка сменится горькими слезами.
Она, верно, пришла уже на назначенную встречу к доктору Абелю, она ждет его, полная счастья, она верит ему…
Что же сказать ей?
Как навязать ей долг, к которому она не имеет никакого отношения? Какое он имеет право требовать от нее жертвы? Разве не собирается он совершить бесчестный поступок?
Когда Жорж добрался наконец до улицы Бонди и остановился перед домом доктора Абеля, мысли его пришли в окончательное расстройство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116