– А что им еще делать? Матушка вечно болеет, а папаша бегает от полиции.
Для Клемана подобные взаимоотношения с полицией явно были более чем естественными. Но девочка смотрела на вещи по-другому. Она скорчила гримаску и проговорила:
– Знаешь, мне кажется, они – дурные люди, так что давай лучше уйдем сразу, а когда вырастем, поженимся, если захочешь.
Думаю, что и вы согласитесь: решение это было простым и мудрым. Однако тут на сцене появился новый персонаж и помешал детям немедленно начать новую жизнь.
Клеман и Тильда, крепко взявшись за руки, как раз выходили с кладбища, когда на дороге показался фиакр. Из его оконца выглядывал уже немолодой бледный человек, шея которого была обмотана вылинявшим голубым шарфом.
Этому мужчине было лет под шестьдесят, его толстые щеки обвисли, а маленькие бегающие глазки выцвели еще больше, чем голубой шарф. Сей господин зябко ежился от холода, но все-таки снял перчатку и кинул птичкам горсть хлебных крошек.
– Давай поглядим, – предложил Клеман, – как он поцелует сейчас ручку нашей двери! Папаша называет этого типа старым пустомелей!
Тильда тоже посмотрела на человека в фиакре.
– Да это же господин Жафрэ, воробьиный дед, – пробормотала она. – Он-то и выставил нас из дома. Ну, теперь я пропала!
Клеман покосился на господина Жафрэ.
– Всегда можно смыться, – утешил мальчик Тильду.
Но оказалось, что не всегда. Добрейший господин Жафрэ заметил девочку и послал ей воздушный поцелуй.
– Я приехал за тобой, милочка, – заявил он и обратился к Клеману: – А вы, молодой человек, будьте любезны передать вашему почтеннейшему папеньке, что я хотел бы с ним поговорить.
Из окна второго этажа на улицу смотрела женщина с изможденным лицом.
– Доброго здравия, милейшая госпожа Кадэ, – закричал Жафрэ, не выходя из экипажа, – вы выглядите куда лучше, чем в прошлый раз. Просто расцвели, как роза! Нам-то все нипочем, а вот Моран… Бедняга, я ведь еще на прошлой неделе толковал с ним… Видели, как его хоронили? Не по первому разряду, это уж точно! А девочку мы вырастим. За добро воздастся, так ведь, госпожа Кадэ? И скажите, могу я перекинуться словом с вашим мужем?
С трудом превозмогая приступ мучительного кашля, который явно свидетельствовал о том, что больной недолго осталось жить, несчастная женщина ответила:
– Мой муж в деревне.
Добрейший Жафрэ все же счел нужным открыть дверцу и выйти из фиакра. Этот человек был закутан в три пальто, одно поверх другого, и обут в сапоги на меху.
– Ступай в дом, милочка, поболтай пока со своим приятелем, – сказал Жафрэ дрожавшей на ветру Тильде. – Скоро мы тебя оденем как следует, ты не будешь больше ни голодать, ни холодать.
Дети послушно скрылись в доме.
Внутри это строение больше походило на склад, низенькие комнатки были завалены всевозможными вещами, инструментами и материалами. На второй этаж вела винтовая лестница, чуть в стороне от нее красовалось подобие могилы с готовым надгробием. Оно было огромным и казалось еще больше из-за того, что находилось в тесном помещении.
На черном мраморе сияли золотые буквы:
Здесь покоится полковник Боццо-Корона, родившийся в 1739 году,
умерший в 1841 году,
благодетель всех бедных.
Больше века он творил добро.
Молитесь Господу,
дабы упокоил Он его душу.
Ни в доме, ни во дворе не было видно ни одного работника.
Больная, надсадно кашляя и едва держась на ногах от слабости, спускалась вниз по лестнице.
– Не беспокойтесь, я сам к вам поднимусь! – крикнул Жафрэ и устремился к госпоже Кадэ.
На середине лестницы они встретились, и хозяйка шепнула гостю:
– Его нет. Предупредили с Иерусалимской улицы… Воскресают давно забытые истории, кругом так все подозрительно!
Вдруг послышался тихий свист. И на первом, и на втором этажах царила тишина. Кто и где свистел – было совершенно непонятно.
Услышав этот резкий звук, больная вздрогнула и спросила:
– А девочка с вами?
Получив утвердительный ответ, госпожа Кадэ крикнула:
– Дети, идите поиграйте в саду. Нам нужно поговорить о делах.
Лишь только за Клеманом и Тильдой закрылась дверь со множеством щелей, ведшая в так называемый сад, женщина шепнула:
– Похоже, он хочет вас видеть. Это он вам свистел. Идемте.
– А где же его рабочий кабинет? – осведомился Добряк Жафрэ, озираясь по сторонам.
Они спустились на первый этаж, и госпожа Кадэ двинулась прямиком к надгробию; подойдя к могильному камню, она постучала по нему ключом, который держала в руке.
– Экие церемонии! – проговорил сердитый голос. – Давай пускай его ко мне, дурища!
Госпожа Кадэ слабыми исхудавшими руками нажала на камень, и он сдвинулся, открыв что-то вроде подпола.
Там, внизу, в полутьме лежал на охапке соломы человек и с недовольным видом попыхивал трубкой.
Его костистое лицо с орлиным носом было гладко выбрито, круглые глаза, похожие на глазки хищной птицы, глядели мрачно и недобро.
– Вот оно как, воробьиный дед! – сказал мужчина с трубкой хрипловатым и вместе с тем странно пронзительным, почти старушечьим голосом. – Обложили меня со всех сторон, задурили голову, да вдобавок я еще и приболел, а тут старуха того и гляди отдаст Богу душу. Смешно, по-твоему? По-моему, нет.
Старуха, словно желая подтвердить, что может в любой момент покинуть сей бренный мир, зашлась в надсадном кашле, прижимая руки к груди.
– А что все-таки случилось, Любимчик? – спросил Жафрэ, дрожа в трех пальто – и, похоже, не от холода.
– Да вот, делал я тут вывеску для могилки нашего полковника – недурное будет произведение, так мне кажется… – ухмыльнулся человек с трубкой. – Работал, стало быть, тихо-мирно, и вдруг заявляется Маргарита с доктором Самюэлем, а тот держит под мышкой какой-то сверток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116