Все проходило вполне по товарищески, и «холопка» даже перестала обзывать меня «государем-батюшкой».
Ради интереса я попробовал «сладкого вина». Напиток оказался вполне достойный и напоминал португальский портвейн. В связи с постным днем мясных закусок нам предложено не было, но меня вполне удовлетворили белая рыба и черная икра. Наташа больше налегала на сладкие пироги, что было естественно при ее пышных, сдобных формах.
По мере продвижения по напиткам, а также по прохождении времени, мы остывали, приобретали естественные цвета, нервная система взбадривалась, что не могло не сменить моего индифферентного сексуального настроя. Словно почувствовав, что наши отношения начинают меняться, девушка вновь отправилась париться. Я поскучал несколько минут в одиночестве и пошел следом. То ли прежний первый жар прошел, то ли я акклиматизировался, но второй заход в парную получился удачнее первого, и я даже рискнул подняться к Наташе на полог.
Пар и пот быстро выгнали из организма хмель, и наши отношения вновь приобрели безопасный для нравственности характер. Не успели мы остудиться второй раз, как Людмила Станиславовна без стеснения, не обращая на нашу наготу внимания, вошла в предбанник и позвала обедать.
Ни о каком обеде после всего выпитого под обильную закуску не хотелось даже думать, но Наташа так обрадовалась приглашению, что у меня не хватило духа ее разочаровать. Потому мы быстро ополоснулись, оделись и отправились в столовую.

* * *

Людмила Станиславовна сервировала стол так, как он, возможно, выглядел лет триста назад.
Яства стояли только исконно русские, безо всяких экзотических прелестей вроде картофеля или томатов, посуда была только металлическая и керамическая, а ложки деревянные. Напитки были то ли сделаны по старинным рецептам, то ли удачно стилизованы под старину.
Я помалкивал, не зная истинных возможностей хозяев, и принимал все как само собой разумеющееся, вплоть до «кабальной холопки». Женщины за столом были одеты соответственно интерьеру, в темно-синее и длинное, а тусклые сальные свечи дополняли ощущение дремучего средневековья. Только я в своем партикулярном платье начала XX века дисгармонировал с эпохой.
Столовая обставлена было просто до примитивности, но рационально. Людмила Станиславовна вознамерилась было нам с Наташей прислуживать, но я пошел демократическим путем и уговорил ее сесть за стол. Домоправительница вначале поломалась, но потом охотно присоединилась к нашему странному дуэту.
Судя по разговору, они с Наташей были почти не знакомы, но быстро нашли общий язык. Я, расслабленный после бани и принятых напитков, больше молчал и старался не злоупотреблять едой и спиртным, кстати, не в пример своим сотрапезницам. Женщины напротив, охмелев, оживились и, перебивая друг друга, с чувством рассказывали о своих бедах и тяжкой бабьей доле, а я куда-то поплыл, теряя ощущение реальности.
Замысловатая нить разговора вскоре потерялась, и когда я встряхнулся и заставил себя прислушаться к тому, о чем говорили женщины, то с удивлением понял, что с трудом улавливаю только общий смысл беседы. Раньше вполне понятный язык собеседниц теперь заполняло множество незнакомых слов. Я попытался сосредоточиться, но скоро мне это надоело, и я принялся дегустировать напитки.
– Что же ты, государь-батюшка, ничем не потчуешься? – наконец обратила на меня внимание Людмила Станиславовна, окончив очередной горестный рассказ о каком-то коварном мужчине.
– Спасибо, матушка, я уже по горло сыт, – ответил я.
– А почто Наташкой побрезговал? – строго спросила домоправительница. – Может, другую девку хочешь, потелеснее?
– Я не брезговал, Наташа хорошая девушка, но нельзя же заставлять человека делать такие вещи по принуждению.
– Кто же тебя заставляет? – удивилась женщина.
– Причем здесь я, наше дело такое… это Наташу заставляют…
– Какой же она человек? – совершенно искренне удивилась Людмила Станиславовна. – Она не человек, она девка.
– Он сам меня… не захотел! – испуганно сказала Наташа. – Я в том не виноватая!
– Кончайте говорить глупости! – рассердился я. – Чтобы я таких слов больше не слышал!
– Ну, раз она тебе не люба, так я тебе другую девку пришлю, – догадалась Людмила Станиславовна. – А Наташку пусть посекут, ей, толстозадой, только на пользу.
Такой странный поворот разговора от дружества, которое наметилось между женщинами, до предложения неизвестно за что посечь Наташу, меня совсем обескуражил. Будь я трезвее, то неминуемо разразился бы гневной речью о правах человека, а так только прекратил разговор и застолье, сказав, что иду спать.
– А девку посечь отправить?.. – опять завела свое домоправительница, заставив испуганно съежиться мою банную подругу.
– С собой возьму, – твердо заявил я, – Наташа, пошли!
Девушка тут же вскочила на свои полные, резвые ножки, и мы, оборвав застолье на недопитых чарках, отправились в мою каморку. Несмотря на то, что я старался не злоупотреблять горячительным, разобрало меня порядком, и идти, не задевая плечами стены не получалось.
– А почему нельзя говорить слова? – поинтересовалась из-за плеча Наташа, когда мы подходили к моей коморке.
– Потому, – коротко ответил я, не представляя, как можно объяснить понятие «пошлость» человеку, не представляющему, что это такое.
– А почему ты меня не захотел… – девушка замялась, не находя синонима запретному слову, потом все-таки выкрутилась, – почему я тебе не по нраву?
– По нраву, – успокоил я, – очень даже по нраву, но мне неприятно это делать с человеком, который этого не хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94