– Так отдашь саблю или нет?
Вариантов ответа было несколько, от уклончивого до резкого отказа, я выбрал самый грубый и непристойный, сложил пальцы в кукиш и поднес его через стол к носу десятника. Он невольно отшатнулся. Жест был такой оскорбительный, что остаться без самого скорого и сурового возмездия не мог. Сделал я это вполне осознанно. Теперь у десятника не было возможности натравливать на меня своих шестерок, нужно было самому бороться за честь и подтверждение лидерства. Когда у него прошел первый шок, глаза угрожающе сузились, и в них вспыхнула холодная ярость. Не вставая, он схватился было за эфес сабли, но тут же расслабился и хищно усмехнулся одними губами.
– Ладно, я тебя предупредил, – негромко, без учета моей глухоты, сказал он. – Теперь пеняй на себя.
Я согласно кивнул, не торопясь, допил квас, встал и, отодвинув ошарашенных помощников Степана, вышел наружу. Троица, а за ними все, кто был в этот момент в трапезной, последовали за мной. Во дворе я постоял, демонстративно разглядывая облака и, не обращая внимания на эскорт, пошел на задворки усадьбы Теперь я напоминал гуся, за которым клином следует вся стая. В укромном месте между двумя сараями, возле дальнего тына усадьбы, я круто повернулся к провожатым. Все замерли на своих местах.
Теперь слово было за стрельцом. Он отделился от двух десятков свидетелей, и пошел на меня. Я стоял на месте, туповато удивляясь, откуда вдруг здесь взялось столько народа.
– Ты, ты! – прошипел десятник, трясясь от злобы – Мне кукиш! Молись, смерд, пришел твой последний час!
Такие угрозы меня давно уже не пугали, так что я сделал вид, что не понял:
– Я же тебе сказал, что ятаган продавать не буду, – сказал я, – и нечего за мной ходить!
– Продавать! – закричал он, обнажая саблю. – Я тебе уши сейчас отрублю!
Десятник, чтобы деморализовать и нагнать страху сделал возле моего лица несколько изящных движений клинком, видимо, ожидая, что я впаду в панику. Только теперь, наконец, я понял, что он собирается делать, и простодушно спросил:
– Никак ты, стрелец, подраться хочешь? А тебе не боязно?
– Мне тебя бояться! – закричал он. – Да я тебя, я тебя! – зарычал он, после чего еще минуту ругался, осыпая меня самыми последними, но от этого не менее популярными в русском языке словами. Выпустив лишний пар, Степан сосредоточился на предстоящей атаке и предупредил:
– Ну, теперь держись, смерд!
Пока он разорялся, я развернул ятаган и, не сходя с места, ждал начала боя. Зрители, захваченные предстоящим зрелищем, начали подтягиваться и обступили нас кольцом. Их симпатии были, увы, не на моей стороне.
– Давай, Степа! Руби его! – кричали не только стрельцы, но и «штатские».
Десятник, однако, нападать не спешил. С мозгами у него, видимо, было все в порядке, и мое индифферентное отношение к предстоящему бою его заметно озадачило. Думаю, что внезапное исчезновение телохранителей дьяка и мое появление не прошло для него незамеченным. Лезть на рожон он явно не хотел. Поэтому заплясал передо мной со своей саблей, пытаясь уже если не напутать, то хотя бы смутить. Пришлось его подзадорить:
– Ну, что, начнем? – громко, чтобы все слышали, спросил я. – Давай быстрее, а то у меня еще много других дел.
Попранная гордость и уязвленное самолюбие – весьма тонкие материи. Частенько они стоят дороже самой жизни. Однако стрелец был не из таковских, он внутренне дрогнул, в его глазах пропала уверенность в себе, и он не знал, что делать. Однако загнанный в угол своим собственным поведение, десятник, чтобы не потерять лицо, пытался преодолеть инстинкт самосохранения. Уже по тому, как он держал саблю, было видно, что особых талантов в фехтовании у него нет. Впрочем, в это время сабельные бои на Руси были еще не в чести. Это отмечали и приезжие иностранцы. Почти все, признавая необыкновенную храбрость и выносливость русских воинов, в тактическом мастерстве им отказывали.
Мой стрелец, кажется, не владел ни тем, ни другим качеством. Мне начало казаться, что из него начал постепенно выходить воздух. Десятник как бы съеживался, плечи его опустились, наконец, он опустил саблю, повернулся ко мне спиной и вышел через расступившееся кольцо зрителей:
– Скажи спасибо, что я не хочу руки от тебя марать! Не будь ты убогим, я бы тебе задал! – громко сказал он, обращаясь не столько ко мне, сколько к зрителям. – Смотри, больше мне на пути не попадайся!
В ответ на его трусливое бегство свидетели его победы, радостно захохотали. Сначала я решил, что смеются над стрельцом, но тут же понял, что не над ним, надо мной. На такой исход поединка я никак не рассчитывал. Мало того, что моя пиар-акция позорно провалилась, получалось, что меня еще простили за убогость. Теперь уже разозлился я.
– А ну, стой! – крикнул я вдогонку стрельцу. – Стой, холоп, или хуже будет!
Однако десятник только ускорил шаг. Зрители, как мне показалось, от ловкого хода стрельца пришли в полный восторг и держались за животы, давясь от смеха.
– Эй, глухой, как он тебя! Попутал и сбежал! – стукнул меня по плечу парень с подбитым глазом. – Ты смотри, с нашим Степаном не шути, он не тебе чета – голова!
Мне показалось, что в этом утверждении действительно есть рациональное зерно. Я бы так, как он, сделать никогда не смог, даже окажись передо мной не один, а десять противников. Эта мысль, как ни странно, урезонила взвившуюся гордыню. Я снисходительно ткнул жертву ночного грабежа пальцем в живот и не торопясь, начал заворачивать ятаган в холстину.
Народ, так и не дождавшийся интересного зрелища, начал неторопливо разбредаться в разные стороны, только тройка самых тупых или упорных осталась между сараями, то ли в ожидании продолжения поединка, то ли собираясь без свидетелей и помех обсудить случившееся
Я, между тем, зажал свой ятаган под мышкой и пошел в сторону большого дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94