Вот и расплата."
Он посмотрел на обрубок своей руки, замотанный клочьями ее платья.
Лютиен спала, свернувшись комочком, прямо на земле, и голова ее лежала на
коленях Берена. Здесь, в глухом углу Дориата, едва добравшись до
безопасного места, они рухнули без сил оба - он от раны, она - от
усталости. И все-таки она нашла силы залечить его раны и утишить боль.
Берен как мог осторожно погладил ее по длинным мерцающим волосам - это
было так несовместимо - ее волосы и его потрескавшаяся грубая рука с
обломанными грязными ногтями...
"И все-таки камень ушел от меня. Неужели он действительно проклят, и
все, что случилось со мной - месть его? Тогда хорошо, что он исчез... Но
тогда мне придется расстаться с Лютиен. Может, так и надо... Ведь я люблю
ее. Слишком люблю ее, чтобы позволить ей страдать из-за меня..."
Внезапно Лютиен вздрогнула и раскрыла свои чудесные глаза.
- Берен?
- Я здесь, мой соловей.
- Берен, я есть хочу.
Это прозвучало настолько по-детски жалобно, что Берен не выдержал и
расхохотался. Право, что ж еще делать - он, огрызок человека, недожеванный
волколаком, не мог даже накормить эту девочку, этого измученного ребенка,
который сейчас был куда сильнее его. А вот он-то и был слабым ребенком.
Глупым, горячим, самонадеянным ребенком.
- Что ты, Берен? - она сидела на коленях рядом с ним.
Берен внезапно посерьезнел.
- Послушай, милая моя Лютиен, мне надо очень много сказать тебе.
Выслушай меня.
Он взял ее руки - обе они уместились в его ладони.
- Постарайся понять меня. Нам надо расстаться.
- Зачем? Если ты болен и устал - я вылечу, выхожу тебя, и мы снова
отправимся в путь. Я не боюсь, не сомневайся! Мы что-нибудь придумаем...
- Нет! Ты не поняла. Совсем расстаться.
- Что... - выдохнула она. - Ты - боишься? Или... разлюбил... Гонишь
меня?
- Нет, нет, нет! Выслушай же сначала! Поверь - я очень, очень люблю
тебя. Но кто я? Что я дам тебе? Что я дал тебе, кроме горя? Безродный
бродяга, темный смертный... Ты - дочь короля. Даже если я стану твоим
мужем - как будут смотреть на тебя? С насмешливой жалостью? Жена пустого
места. Жалкая участь. Ты - бессмертна. А мне в лучшем случае осталось еще
лет тридцать. И на твоих глазах буду я дряхлеть, впадать в слабоумие,
становясь гнилозубым согбенным стариком. Я стану мерзок тебе, Лютиен. Я и
сейчас слабый калека. Я прикоснулся к проклятому камню, Лютиен. Когда я
держал его, мне казалось - в горсти моей свежая кровь, и камень тусклой
стекляшкой плавает в ней. Как изгрызенный водой кусок льда...
- Берен, что ты? Как ты смеешь? Я... я убью себя, я умру с тобой,
Берен! Я никогда не брошу тебя, пойду с тобой, как собака! Проклятый
камень... Ты раньше был совсем другим, ты был похож на... на водопад под
солнцем...
- А теперь я замерзшее озеро.
- Да. Но я растоплю твой лед, Берен! Это все вражье чародейство. Ты
ранен колдовством. Я исцелю твое сердце! Слушай. Мы останемся здесь. Мне
ничего не нужно. Только ты. Что бы ни было - только ты. Слушайте - небо и
земля, и все твари живые! Я отрекаюсь от родства своего, от бессмертия
своего! Я клянусь - с тобой до конца. Нашего конца.
- Нет, Лютиен. Может, честь и позволяет эльфам обманывать... не
считаться с волей родителей, но люди так не привыкли. Тингол - твой отец.
Я уважаю его. Я не могу его оскорбить. Да и скитаться, словно беглые
преступники, словно звери... Нет. У меня есть гордость, Лютиен.
- Что же... Пусть так. Хорошо хоть, что мы дома. Здесь - Дориат. Сюда
злу не проникнуть...
- Оно уже проникло сюда, Лютиен. Зло - это я. Из-за меня Тингол
возжелал Сильмарилл. Вы жили и жили бы себе за колдовской стеной в своем
мире. А теперь жестокий мир ворвется к вам. И это - тоже я. Я навлек на
вас гнев Врага и Жестокого.
- Нет, нет! Это все его страшные глаза, его омерзительное, уродливое
лицо, это все его черное заклятье.
- Нет, Лютиен. Он не уродлив. Он устрашающе красив, но это чужая
красота. Может, и не злая. Но опасная для нас - ибо чужая, нам не понять
ее. И его. А ему - нас. Никогда. Белое и Черное рвутся по живому, и от
того все зло, - бессмысленно-раздумчиво промолвил он, сам не понимая своих
слов.
- Берен... что с тобой? - в ужасе прошептала Лютиен.
- А? - очнулся он. И вдруг закричал: - Да не верь, не верь мне, я же
люблю тебя, превыше всего - ты, ты, Тинувиэль! Пусть презирают меня, пусть
я умру, пусть ты забудешь меня - я люблю тебя. Ты уйдешь в блистательный
Валинор, там королевой королев станешь ты, забудешь меня, я - уйду во
Тьму, но я люблю тебя...
Эльфы - стражи границы Дориата - набрели на них через два дня. И вот
- как лавина прокатилась по всему Дориату весть о возвращении,
неправдоподобные слухи об их похождениях, что приходили из внешнего мира,
обрели плоть и стали явью.
Они - в лохмотьях - стояли среди толпы царедворцев, как
возвратившиеся из изгнания короли, и придворные Тингола с благоговейным
почтением смотрели на них. И ныне Берен смотрел на Тингола с жалостью. "Ты
дитя, король. Тысячелетнее дитя. Ты сидишь в садике под присмотром нянюшек
и требуешь дорогих игрушек... И не знаешь, что за дверьми теплого дома
мрак и холод. А играешь-то ты живыми существами, король..."
Лицо Берена - измученное, исхудавшее, казалось сейчас всем более
мудрым и по-королевски прекрасным, чем лицо Эльве, Элу Тингола, видевшего
свет Валинора... И король прятал глаза, словно пристыженный ребенок. И
постаревшим казался король Синдар.
"Двух королей видел я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51