«Фу-ты, чертовщина какая. Хоть бы скорее кончился наш разговор, хоть бы выбрался я на свежий воздух…» И чтобы скинуть с себя давящее его чувство, чтобы припугнуть железного своего ровесника, Олег сказал строго:
— Терехов решил действовать не сгоряча, а всерьез.
— Жаль. В конце концов и он пожалеет об этом. И те, кто поддерживают его, пожалеют.
И снова взгляд его обжег Олега.
— Я уж говорил Терехову, что он зря, только делу навредит, — сказал поспешно Олег. Вздохнул: — Но разве он меня дослушает.
— Чистюлей ваш Терехов хочет быть, чистюлей…
— Конечно, я уж объяснял Терехову, что есть вещи вынужденные… И надо соизмерять вред от них и пользу от них… Ведь вот и сам Терехов в горячке боя, у нас там в эти дни настоящий отчаянный бой был, вынужден был ударить сейбинского мужика и по сути дела украсть у него лодку, но без лодки этой мы бы не спасли мост…
— Что, что? — заинтересовался Будков, присел даже. — Ударил мужика?
— Ну да, — сказал Олег. — Веслом по голове, сшиб его… В милиции заявление лежит… Тот чуть сознание не потерял… Но что нам было делать иначе?..
Олег говорил так, как будто оправдывал Терехова и даже гордился его поступком, его жертвенным подвигом, но сам-то он прекрасно понимал смысл своих слов. И по тому, как ожили глаза Будкова, как прищурились они, Олег знал, что сейчас Иван Алексеевич доволен им и его вестями, и он не мог остановиться и все говорил, говорил, сообщал подробности нервных действий Терехова, и ему казалось, что все его слова — правда, так оно и было в злополучный мокрый день, хотя сам он ничего не видел с сейбинского берега и еще вчера с достоинством отчитал Шарапова, принесшего лавочную сплетню. Не удержался Олег и вдруг, хотя Будков и не тянул его за язык, взял да выложил, как в суматохе Терехов велел Чеглинцеву бросить машину под удары бревен, и, может быть, не было в этом нужды, а машина теперь покалечена, естественно, Терехов погорячился…
— А что было делать? — развел руками Олег.
— Да, да, да, — примирительно сказал Будков, — я про то же и толкую…
Дым от его сигареты плыл лениво к окну. Глаза Будкова уже не были злыми, они успокоились и даже стали чуть-чуть сонными, словно бы надоел начальнику поезда весь этот разговор.
«Ах, какое я ничтожество! Какой подонок! — думал Олег. — Что я натворил! Я ничтожество, от всего открестился, я ничтожество… Что я наговорил о Терехове, какую чушь выдумал… И зачем это?.. Чего я боюсь?» Он сидел взмокший, усталый, совсем уже не помнил о своей наступательной речи и о своей ночной дороге по сопкам, мерзкое ощущение, что он совершил предательство, трепало его. Он уже ничего не хотел, он хотел только, чтобы все это кончилось и не требовало потом воспоминаний и угрызений совести. Он сидел в кабинете зубного врача, бормашина свое отвыла, побуравила Олегу кость, стальным своим языком полизала нитяной его нерв, и теперь он сидел, дышал тяжело и постанывал про себя, поглядывал на доктора со страхом, не примется ли тот искать новую иглу.
Не принялся. Стал совсем благодушным. Известным Олегу Будковым, приятным интеллигентным человеком. Боль уходила, и Будков старался Олегу о ней не напоминать. Расспрашивал снова о мелочах, интересовался нуждами поселка.
— Мы вам все сейчас подбросим, как в Антарктиду.
— Люди нам нужны, — вспомнил Олег тереховскую просьбу. — Люди позарез. Человек десять.
— Хорошо, — сказал Будков и сделал запись на календаре.
Они говорили еще долго, обо всем, шутили, улыбались друг другу, а потом Будков сказал вдруг, что Олег ему давно нравится и он хотел бы, чтобы Олег стал его союзником, хорошим товарищем, с которым вот так вот можно было посидеть, поболтать, обмозговать кое-что, узнать про обстановку на Сейбе, про настроения, все-таки разные там люди… Последние слова Олег как бы упустил, а товарищем Будкову он тоже был рад стать.
— Да, знаешь, — сказал, помолчав, Будков, — я тебя хочу комсоргом рекомендовать всего нашего поезда. Как ты на это смотришь?
— Как-то это неожиданно, — удивился Олег. — Потом я-то что? Народ ведь выбирает…
— Ну народ народом, — сказал Будков.
— Подумать надо…
— Подумай, подумай, — кивнул Будков, — я ведь серьезно…
Они еще говорили, теперь уже об абаканских новостях, о спорте, о шахматах. Будков предложил Олегу остаться переночевать у него, а вечером сразиться в шахматы, но Олег отказался, он хотел теперь же возвращаться в Сейбу — ведь там ждет его жена.
— Какая жена?
— Да вот такая… — улыбнулся Олег.
— Ты мне главного, что ли, не рассказал?
И пошло, и пошло. Будков поздравлял Олега, обещал подарок не зажать, к автобусу проводил, утром открылось движение на Сосновку. На остановке Будков все хлопал его по плечу и приговаривал: «Ну ты даешь. Со свечами, значит…», а Олег улыбался и думал: «Все-таки он человек приятный, такого будешь уважать, и тонкий он, вот Терехов тоже хороший человек, но все же он дубоват».
Когда автобус тронулся, Олег помахал Будкову рукой, высунувшись из окна.
29
К вечеру стало еще жарче.
С инженером, приехавшим из Новосибирска, из проектного института, разбираться в непорядках на щебеночном заводе Будков сидел до семи. Скинули рубашки. Воду пили. Лили ее, теплую, но свежую, из графина на грудь и на руки. Грудь у инженера Анатолия Сергеевича была впалая, худая и белая. Работа Будкову нравилась, мозг был в напряжении, стосковался по гордиевым узлам. Раза три ломилась в дверь жена Ливенцова, лицо у нее было заискивающее и несчастное.
— Сегодня — выходной. Мы ничего решать не будем. Занят я…
— Может, прервемся? — говорил потом с надеждой Анатолий Сергеевич. — Может, примете ее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123