— А то вылетите сейчас из автобуса!
— Ты у меня сейчас сам вылетишь…
— Мы и так выходим, — заулыбался парень в кепочке, — вот наш поворот. Валяй и ты с нами. Поговорить ведь хотели.
— Поселок, — объявила рябенькая кондукторша.
Парни двинулись к выходу. А впереди них шла учительница.
— Эй, ты! Герой с дырой! Что ж ты не выходишь с нами? — обернулся круглолицый.
— Мне ни к чему, — сказал Олег, — до моей остановки еще пять километров.
— Соседи, а соседи! Вы там штанишки у этого фрайера пощупайте! — засмеялся парень в кепке. — Мокрые небось!
Учительница сошла. И парни нырнули за ней.
Олег встал.
— Куда ты! Зачем? Не связывайся с ними!
Сочувствующие или струсившие?
Ухолил автобус, глазел во все раскрытые глаза на него, дурака.
А он стоял на жаркой окраинной улице, пустынной, будто ночной, колодезный журавль только упирался рядом в небо, но разве он союзник, а те трое глядели на него. «Хоть бы она ушла, не стояла, пока я отвлекаю их…»
— Ну что? — сказал Олег. — Давайте поговорим.
Хоть бы вышел кто из этих застывших изб, голову высунул, не дал крови пролиться.
— А чего нам с тобой говорить-то, — сказал лениво круглолицый, — у нас времени в обрез, ты топай себе…
И он повернулся и пошагал, покачиваясь, по рыжей улице, презирая его, Олега. И учительница пошла за ним, барышня за хулиганом.
— Понял? Топай, топай ножками! — захохотал парень в кепочке. — С нас и этого достаточно.
Трое уходили, Олег смотрел им в спины, злой, одураченный, и сжимал кулаки. Парни смеялись, конечно, над ним, и вдруг круглолицый догнал учительницу и обхватил ее рукой, она отстранила парня и хотела бежать, и тогда сорвался Олег, бросился за тремя, схватил круглолицего за руку:
— А ну прекратите приставать к женщине!
— Да что он к нам прилип? — взвился парень в кепочке. — Мочи нет! Дай ты ему хоть в рожу.
И круглолицый дал. Поднимаясь с земли, кривясь от боли, Олег видел злое лицо круглолицего, ох, как он ненавидел его, из таких растут фашисты, бей их, гадов. Что было потом, он помнил плохо, маленький дурашливый клубок их толокся и шумел на безлюдной улице, то двое били его, Олега, то он в секунды отчаяния бросался на них и им доставалось, на ногах они стояли некрепко, и от этого Олегу было легче, но вот что запомнилось ему хорошо, так это испуганное лицо учительницы, она все кричала Олегу: «Не бей Колю! Не бей Колю!» — и туфлей, туфлей, каблучком колотила Олега по спине.
Потом откуда-то появились люди, стали дравшихся растаскивать, и унылый длинноногий милиционер повел их за собой разбираться. Милиционер ворчал и все поправлял пряжку старого ремня, зеваки давали ему советы, а учительница, взволнованная, растрепанная, бежала рядом и все говорила: «И никак он от нас отстать не мог…» Парни молчали, и Олег молчал, он дышал с трудом, шел возмущенный и гордый, он спешил, он хотел, чтобы во всем скорее разобрались и зло было наказано. Шли долго, черт знает сколько, боль и усталость оживали, ну и пусть, Олег чувствовал себя победителем, словно не длинноногий сержант вел этих двух хулиганов в отделение, а он, Олег. У одной из изб с государственной табличкой на боку свернули, сержант движением руки остановил зевак, и тут Олег заметил, что ни круглолицего, ни учительницы рядом нет.
— А где же эти двое? — спохватился Олег.
— Не ваше дело, — сказал сержант. — Проходите.
Олег стал шуметь, но сержант цыкнул на него, и парень в кепочке дернул Олега за руку, с доброжелательностью союзника посоветовал шепотом: «Да не рыпайся ты здесь… и так уж на восемь суток…» Олег как будто и не слышал его слов, он шел за сержантом широким жарким коридором. Наконец пришли в суровую комнату с деревянным барьером. Сержант шагнул за барьерчик, дверцу барьерчика, всю в коричневых балясинах, пристегнул крючком, сел за стол и стал думать. Стены комнаты были в нравоучительных плакатах.
— Сядьте, — сказал сержант.
— Раньше сядешь, — вздохнул парень, — раньше выйдешь.
Ноги у него подкосились, и он опустился на дощатую скамью легко. Олег сел рядом.
— Составим протокол, — сказал сержант.
— Ага, давайте составим протокол, — обрадовался Олег, он встал, подошел к барьеру, облокотился на него и посоветовал сержанту дружески: — Вы сначала про то, как они в автобусе ехали, запишите…
— Вы мне не указывайте, — рассердился сержант. — Вы сядьте.
Он написал несколько слов, поднялся, вышел из-за барьера и приказал:
— Встать!
Сержант стоял прямо перед Олегом, худой, угловатый, и лицо у него было угловатое, в прямых каких-то морщинах. Он сказал вдруг:
— Руки вверх!
Олег оторопел, не понял смысла этих слов, но руки его невольно потянулись вверх, и в этот момент сержант нагнулся, ловко обшарил его карманы, все крошки учел, документ изъял и сказал, обращаясь к протоколу:
— Холодного оружия нет.
Потом он обшарил карманы Олегова соседа и снова обратился к протоколу. Он и позже высказывал вслух разные соображения, и терпеливым собеседником сержанта оставался протокол.
Олег кипел, цепкие, длиннопалые руки сержанта все еще шарили в его карманах, казалось Олегу, все еще прощупывали его насквозь, ни разу не испытывал он подобного унижения, как вести себя дальше, он не знал, доказать надо было этому унылому сержанту, упивающемуся властью, что он, Олег Плахтин, человек, личность, гражданин и никто не имеет права; впрочем, хватит, спокойнее, спокойнее, только навредишь себе, потом докажешь, пусть уж заполняет уважаемый протокол. Олег отвечал на вопросы с достоинством и презрительным выражением губ, а парень суетился и заискивал перед сержантом. Конечно, он винил во всем Олега и мюнхгаузеновские подробности сочинял на ходу, а Олег только улыбался снисходительно, говорил все, как было, и ему казалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123