И в Англию я поеду с удовольствием.
— Рад слышать. Ну, теперь все. До свидания.
— Знаете, как-то странно, что вы меня туда отсылаете, — задумчиво произнес Сэм.
— Не нахожу ничего странного. Я рад, что мне подвернулась такая возможность.
— Да нет… я хочу сказать: вы верите в хиромантию?
— Нет. Всего хорошего.
— Потому что гадалка сказала мне…
— Эта дверь, — сказал мистер Пинсент, — открывается автоматически, если нажать на ручку.
Проверив это утверждение и убедившись в его верности, Сэм вернулся в собственную обитель, где узрел, что мистер Кларенс (Фарш) Тодхантер, популярный и энергичный шеф-повар грузового судна «Араминта», уже проснулся и закурил короткую трубку.
— Что это был за старикан? — осведомился мистер Тодхантер.
— Это был мой дядя, глава фирмы.
— Я что, заснул у него в кабинете?
— Вот именно.
— Ты уж извини, Сэм, — сказал Фарш с благородным сожалением. — Вчера ночью я припозднился.
Он объемисто зевнул. Фарш Тодхантер был тощим, жилистым человеком за тридцать, с высоким лбом и меланхоличными глазами. Раздосадованные товарищи по плаванью, поиграв с ним в покер, иногда уподобляли эти глаза очам скончавшейся рыбы; однако критики, которых не жгла мысль о недавних финансовых потерях, а потому свободные от предубеждения, скорее нашли бы в них сходство с глазами попугая, после того как тот обозрел жизнь и обнаружил, что она полна разочарований. Фарш обладал сильной склонностью к пессимизму и под влиянием винных паров имел обыкновение темно намекать, что получай каждый по своим правам, так он был бы прямым наследником графского титула. История была длинная, запутанная и бросала тень на всех, кто был к ней причастен. Но поскольку он каждый раз рассказывал ее по-новому, взыскательные обитатели кубрика относились к ней скептически. А в остальном он варил макароны по-флотски лучше всех в Западном океане, но ничуть этим не чванился.
— Фарш, — сказал Сэм. — Я уезжаю в Англию.
— И я. Отплываем в понедельник.
— Да неужели, черт возьми! — сказал Сэм и призадумался. — Я должен уплыть на «Мавритании» в субботу, но, пожалуй, я бы отправился с вами. Шесть дней тет-а-тет с лордом Тилбери меня что-то не прельщают.
— А кто он?
— Владелец издательства «Мамонт», где я буду работать.
— Так отсюда тебя поперли?
Сэма слегка задело, что этот малообразованный человек с такой легкостью докопался до истины. Да и в тактичности Тодхантеру приходилось отказать: он мог бы по меньшей мере сделать вид, будто отставка была добровольной.
— Ну, пожалуй, можно сказать и так.
— Да не за то же, что я в его кресле сидел?
— Нет. Причин, видимо, накопилось много. Фарш, а вообще-то странно, что дядюшке пришло в голову сплавить меня в Англию. На днях гадалка сказала мне, что скоро меня ждет длинная поездка, а в ее конце я встречу белокурую девушку… Фарш!
— А?
— Я хочу показать тебе кое-что.
Сэм порылся в кармане и извлек на свет бумажник. Завершив эту операцию, он замер. Но затем, видимо преодолев временные колебания, открыл бумажник и с благоговением индийского священнослужителя, прикасающегося к бесценной реликвии, достал из него сложенный бумажный лист.
Случайный наблюдатель, обманутый веселой беззаботностью его поведения, мог бы счесть Сэма Шоттера одним из тех молодых материалистов, в чьей броне любви трудно отыскать щелочку. И случайный наблюдатель ошибся бы. Пусть Сэм весил сто семьдесят фунтов (только кости и мышцы), а когда его что-нибудь смешило — случалось же это часто, — разражался хохотом, какому позавидовала бы и гиена в своих родных джунглях, тем не менее ему были свойственны и нежные чувства. Иначе он не носил бы в бумажнике этот лист.
— Но прежде чем я покажу его тебе, — Сэм вперил глаза в Фарша, — ответь, видишь ли ты что-нибудь забавное, что-нибудь смешное в том, как человек отправляется поудить рыбу в Канаде и застревает в хижине среди первозданной глуши, где нечего читать и некого слушать, кроме дикого селезня, призывающего подругу, и глупостей франко-канадского проводника, не способного и двух слов связать по-английски…
— Нет, — сказал Фарш.
— Я еще не кончил! Видишь ли ты — я продолжаю — что-нибудь нелепое в том, что такой человек в таких обстоятельствах, найдя фотографию красивой девушки, прикнопленную к стене каким-то предыдущим обитателем хижины, и пять недель глядя на нее, так как смотреть больше не на что, влюбился в эту фотографию? Хорошенько подумай, прежде чем ответить.
— Нет, — сказал Фарш по зрелом размышлении. Он не принадлежал к тем, кто умеет находить смешную сторону в чем угодно и без труда.
— Отлично, — сказал Сэм. — И большое счастье для тебя. Хихикни ты — один-единственный разок, — и я бы обрушил могучий удар на твою сопатку. Ну, со мной как раз это и случилось.
— Что случилось?
— Я нашел вот эту фотографию, прикнопленную к стене, и влюбился в нее. Вот погляди!
Он благоговейно развернул лист, оказавшийся половиной страницы, вырванной из иллюстрированной газеты — одной из тех, что скрашивают для англичанина середину недели. Длительное пребывание на стене рыбачьей хижины на пользу ей не пошло. Она выцвела, пожелтела, один угол скрывало расползшееся темное пятно, намекая, что в тот или иной день какой-то обитатель хижины был неаккуратен с ножом. Тем не менее Сэм взирал на нее, будто юный рыцарь — на чашу Святого Грааля.
— Ну?
Фарш внимательно изучил половину страницы.
— Баранья подливка, — сказал он, указывая на темное пятно и ставя молниеносный профессиональный диагноз. — Говяжья была бы посветлее.
Сэм устремил на своего друга взгляд, полный сконцентрированного омерзения, который, безусловно, смутил бы более чуткого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78