Листва приобретала умиротворяющий голубоватый оттенок в этом свечении. Керро глубоко вдохнул насыщенный кислородом воздух. Где-то за сонобарьером в глубине зарослей защебетали птицы. Под деревьями тут и там лежали парочки. Для многих это было излюбленное место свиданий.
Хали сбросила пояс с прибоксом и повалила Керро на землю под сенью могучего кедра. Слой мягких иголок был прогрет бьющим сквозь ветви солнцем, воздух насыщен влагой и благовонным ароматом. Влюбленные лежали под деревом бок о бок, плечом к плечу.
– М-м-м… – Хали потянулась, выгнувшись по-кошачьи. – Как здесь славно пахнет.
– Славно? И чем пахнет слава?
– Прекрати. – Она повернулась к Керро: – Ты меня понял. Пахнет хвоей, мхом… крошками в твоей бороде. – Она пригладила его усы, запустила пальцы в курчавую поросль на щеках. – Ты знаешь, что на борту ты один носишь бороду?
– Мне уже говорили.
– И тебе это нравится?
– Не знаю. – Он протянул руку, кончиком пальца погладил тоненькое проволочное колечко в ее левой ноздре. – Странная штука – традиция… Откуда у тебя это кольцо?
– Робокс уронил.
– Уронил? – удивленно переспросил Керро.
– Знаю, они ничего не теряют. Но этот чинил сенсор у маленького медкабинета близ поведенческого сектора. Я заметила, как упала проволочка… и подобрала. Словно клад нашла. Они так мало мусора за собой оставляют – одному Кораблю ведомо, что они делают с этим барахлом.
Хали обняла поэта за плечи и, притянув к себе, поцеловала.
Керро отстранился чуть и сел.
– Спасибо, но…
– У тебя всегда «спасибо, но…»! – гневно воскликнула Хали, пытаясь унять разгорающуюся страсть тела.
– Я… не готов, – смущенно пробормотал он. – Не знаю почему. Я не играю с тобой. Мне просто не под силу сделать что-то не к месту или не вовремя.
– А что может быть уместней? Нас, в конце концов, выбрали на расплод тогда, когда мы уже были столько времени.
Керро не мог заставить себя поднять глаза.
– Знаю… на борту любой может совокупляться с кем угодно, но…
– Но! – Отвернувшись, Хали пробуравила взглядом корни раскидистого кедра. – Мы могли дать приплод! Одна пара на… сколько? На две тысячи? У нас мог быть ребенок!
– Не в этом дело. Только…
– А ты весь погружен в свою историю, в традиции, ты вечно приводишь мне в оправдание какие-то обычаи и языковые структуры. Как ты не понимаешь, что…
Протянув руку, Керро прижал палец к ее губам и легонько чмокнул Хали в щеку.
– Милая моя Хали, потому что не могу. Для меня… отдаться другому – значит остаться ни с чем.
Хали повернулась к нему и подняла на поэта полные слез глаза.
– Где ты нахватался этаких мыслей?
– Они рождаются сами – из моей жизни, из всего, что я вижу.
– Этому учит тебя Корабль?
– Корабль дает мне то, что я хочу узнать сам.
Женщина угрюмо потупилась.
– Со мной Корабль даже не разговаривает, – прошептала она чуть слышно.
– Если задавать правильные вопросы, он отвечает всегда, – ответил Керро и, почуяв возникшую неловкость, добавил: – Только надо услышать его голос.
– Это ты и раньше говорил, но никогда не объяснял – как.
В голосе Хали отчетливо слышалась ревность. И Керро мог ответить ей только одним способом.
– Я подскажу тебе стихами. – Он откашлялся.

Сама синева
Учит нас синеве.

Хали нахмурилась, вдумываясь в его слова, потом помотала головой.
– Я тебя не понимаю, так же как не понимаю Корабль. Я хожу на богоТворения, молюсь, делаю что велит Корабль… – Она запнулась. – Я никогда не видела тебя на богоТворениях.
– Корабль – мой друг, – ответил поэт.
Любопытство превозмогло обиду.
– Чему Корабль учит тебя? Расскажи!
– Это была бы слишком долгая повесть.
– Ну хоть слово скажи!
Он кивнул.
– Хорошо. За нашими плечами множество миров, множество людей. Их наречия, память их бытия сплетаются в чудные узоры. Их речь для меня как песня, и чтобы насладиться ею, не нужно понимать слов.
Хали закрыла глаза в недоумении.
– Корабль бубнит тебе на ухо бессмысленные слова?
– Когда я прошу послушать оригинал.
– Но зачем тебе слушать то, чего не понимаешь?
– Чтобы оживить этих людей, чтобы они стали моими. Не моими собственными, а моими близкими, хотя бы на миг. – Керро повернулся к ней, напряженно вглядываясь ей в лицо. – Неужели тебе никогда не хотелось запустить руки в древний прах и извлечь оттуда память о тех, кого давно забыли?
– Старые кости?
– Нет! Живые сердца и живую жизнь.
Хали медленно покачала головой.
– Я просто не понимаю тебя, Керро. Но я тебя люблю.
Поэт кивнул молча, думая: «Да, любовь не обязана понимать. И Хали знает это, только не хочет жить в согласии с этим знанием».
Ему вспомнились строки древней земсторонней поэмы: «Любовь не утешение, но свет». Утешение можно найти не в любви, но в мысли и в вечной поэме жизни. Когда-нибудь он заговорит с Хали Экель о любви. Но не сегодня.

Почему вы, человеки, всегда готовы нести страшное бремя своего прошлого?
Керро Паниль, вопрос из «Авааты».

Сай Мердок не любил подходить к периметру Колонии так близко, даже когда его прикрывал кристальной щит отдельного выхода Первой лаборатории. Твари Пандоры всегда находили способ преодолеть непреодолимое, обходя даже самые прочные барьеры.
Но стоять на этом наблюдательном посту, когда над равниной собирались дирижаблики, как этим утром, должен был человек, которому Льюис доверяет. Это была самая загадочная форма поведения летающих существ, и в последнее время Льюис усиленно требовал ответа на эту загадку – должно быть, на него надавил босс.
Сай вздохнул. Глядя на голые пустоши Пандоры, нельзя было отрицать – это опаснейшее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129