Для секса, или расслабления, или отдыха от вида бесконечной череды пластальных стен, давивших на сердце до тех пор, пока оно не отказывало.
Вот размножение… оно происходило под строжайшим контролем Корабля. Каждый природнорожденный должен был появляться на свет на борту с помощью команды опытных акушеров… чертовы натали с их сверхчеловеческим самомнением! С ними Корабль говорил? Кормил их? Они не отвечали.
Оуксу вспомнились корабельные каюты для размножения. По обычным меркам роскошные, они не шли ни в какое сравнение с его собственной. Хотя… кто-то ведь предпочитает этим заниматься в оранжереях по периметру, под кустами, на живой траве. Оукс ухмыльнулся. Вот его каюта – да, она была шикарна. Иные бабы на пороге задыхаться начинали. Первоначальная каюта кэпа расширилась, поглотив четыре соседних.
«И проклятый Корабль даже не пикнул!»
Эта каюта служила символом его власти. Безотказным афродизиаком. И она обнажала ложь, которой был Корабль.
«Те, кто видит в нем ложь, правят. А те, кто не видит… нет».
Голова закружилась – не иначе как от пандоранского вина. Алкоголь змием полз по венам, проникал в мозг, но даже спиртное не могло вогнать Оукса в сон. Поначалу особенная сладость и растекающееся по жилам тепло обещали смирить буйство сомнений, заставлявших Оукса бесцельно блуждать по ночьсторонним коридорам. Он обходился тремя-четырьмя часами сна уже… сколько? Многие… многие анно…
Оукс тряхнул головой, пытаясь прочистить мозги, и ощутил, как колышутся тяжелые складки под подбородком. Жир. Он и в молодости не был худ, его даже не выбирали для размножения.
«Но Эдмонд Кингстон назначил меня своим преемником. Первый кэп в истории, которого избирал не проклятый Корабль!»
Или теперь его заменит этот загадочный кэп, отправленный Кораблем на нижсторону?
Оукс вздохнул.
Он знал, что за последние анно стал бледен и ожирел. «Слишком много напрягаю мозги и слишком мало – мышцы». Но всегда находилось кому согреть его постель. Он лениво похлопал по подушкам, вспоминая.
«Что ж, – подумал он, – я стар, толст и пьян. Куда двинемся дальше?»

Всеприсущий, пустой задник вселенной – вот что такое бездна. В ней нет ни предмета, ни ощущения. Это царство иллюзий.
Керро Паниль, «Будда и Аваата». Аваата – слово происходит, по-видимому, от санскр. «ва(а)та», означающего священный баньян, воплощение Брахмы, а по расширению – сам принцип божественного творения, и означает, так образом, «нетворящий» и «нетварный».



Толпа нагих людей, ковылявших по голой лощине, зажатой среди черных утесов, отличалась поразительным разнообразием. Ржаво-алый свет одного из солнышек бил по ним с полудня, отбрасывая на песок и гальку лиловые тени. Задувал порывистый ветерок, вздымая пыль, и толпа всякий раз вздрагивала нервно. Редкие низкорослые кусты поворачивали к солнцу серебряно блестящие листья. Путники обходили их далеко стороной.
Со своими человеческими предками они сохраняли лишь отдаленное сходство. Большинство, судя по всему, почитало вожаком шедшего посреди толпы рослого странника. Его приплюснутую по бокам голову венчала корона золотистого пуха – единственный остаток волосяного покрова на стройном теле. Костяные воронки на висках вмещали пару золотистых глаз, а рот представлял собой круглую красную дырочку. Носа не было вовсе, как и ушных раковин – на их месте колыхались бурые мембраны. Руки-щупальца заканчивались четырехпалыми многосуставчатыми кистями. На голой груди зеленым было вытатуировано имя – Териекс.
Обок худого и длинного Териекса ковыляла бледная, приземистая туша. Лысая башка сливалась с плечами, шеи не было и следа. Красные глазки помаргивали по бокам трепетавшей с каждым вздохом влажной дыры. Над самыми плечами зияли слуховые щели. Бугрящиеся мышцами руки завершались мясистыми клешнями. Ноги – как тумбы, без коленных суставов и стоп.
Прочие скитальцы отличались таким же разнообразным уродством. Кому-то досталось больше двух глаз, кому-то – ни одного. Виднелись хоботы и заостренные уши, стройные ноги и обрубленные культи. Всего в группе насчитывался сорок один странник. Они жались друг к другу, словно стена их тел могла сдержать зловещий натиск пандоранской природы, и поддерживали один другого, пробираясь по неприютной пустоши. Иные, впрочем, отстранялись от своих столь же несчастных товарищей. Почти все молчали – лишь порой послышится стон или всхлип, да жалобно спросят вожака Териекса:
– Где нам спрятаться, Тер? Кто примет нас?
– Нам бы лишь до другого моря дойти, – отвечал Териекс. – Где Аваата…
– Аваата, да, Аваата…
Это звучало точно мантра.
– Всечеловечье, да, да, и все-Аваата… – затянул в толпе мощный бас.
– Тер, поведай нам историю Авааты, – попросил другой.
Но Териекс молчал, пока все не взмолились:
– Да, Тер… поведай нам… историю, историю!..
Териекс поднял тощую длань, призывая к молчанию.
– Когда Аваата говорит о начале, она говорит о скале и родстве скалы. Прежде скалы было лишь море, кипящее море, и пузыри огня, кипятившие его. А с огнем и холодом пришла тяга лун, и волны морские грызли небо. Днем бурление вод разметает все сущее, ночью же все осядет на дно, и будет покой.
Высокий присвистывающий голос Териекса легко перекрывал топот множества ног. Он продолжил, и ритм его слов странным образом укладывался в ритм шагов.
– Но солнца замедлили свой великий бег, и остыли моря. Немногие соединенные остались соединены. Аваата знает, ибо это было так, но первым словом Авааты было «скала».
– Скала, скала… – на разные лады откликнулись его спутники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129