– Ты, как всегда, все перепутала.
– А ты знаешь, почему я вызвалась добровольцем, чтоб тебя! – Голос Беглянки дрожал от невыплаканных слез.
– Да. Потому что он умер. Десять лет вместе с ним и – пфф.
– «Он умер»! Это все, что ты можешь о нем сказать? «Он умер»?
– А что еще тут можно сказать? – Голос Честности был ровным и уверенным.
– Ты не лучше кэпа – всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Что такого сделал Джим, чем заслужил смерть?
– Он проверял свои силы и достиг их предела, когда бежал П.
– Но почему ни Корабль, ни даже кэп никогда не говорят об этом?
– О смерти? – Честность призадумалась. – А что о ней говорить? Джим мертв, а ты жива, и это куда важнее.
– Да ну? Порой я сомневаюсь… и думаю, что случится со мной.
– Ты будешь жить, пока не умрешь.
– Но что со мной случится?
Честность опять примолкла – для нее это было нехарактерно – и наконец ответила:
– Ты будешь сражаться, чтобы жить.
«Ваэла! Ваэла, очнись!»
Это был голос Томаса. Она открыла глаза и, откинув голову на подушку, глянула на своего начальника. Лучи прожекторов преломлялись в толще плазмагласа и озаряли его лицо. В эллинге рабочие гремели железом. Ваэла заметила, что Томас тоже утомлен, но старается не показывать этого.
– Я рассказывал тебе сказку о Земле, – заметил он.
– Зачем?
– Это важно для меня. У той девчонки-подростка были такие красивые мечты. Ты все еще мечтаешь о будущем?
По лицу Ваэлы пробежала нервическая радуга. «Он что, читает мысли?»
– Мечты? – Она вздохнула, закрывая глаза. – Зачем мне мечты? У меня есть работа.
– И этого достаточно?
– Достаточно? – переспросила она и усмехнулась. – Это меня не волнует. Корабль ведь ниспошлет мне прекрасного принца, не забыл?
– Не богохульствуй!
– Это не я богохульствую, а ты. Зачем мне соблазнять этого придурковатого стихоплета, когда…
– Этот спор мы продолжать не станем. Уходи. Оставь проект. Но больше не спорь.
– На попятный я не пойду!
– Так я и понял.
– Зачем ты полез в мое досье?
– Я пытался вернуть ту девочку. Если она оставила свои мечты, возможно, ей по пути с мечтателями. Я хочу сказать ей, что сталось с ее мечтами.
– И что же с ними сталось?
– Они все еще с ней. И всегда с ней останутся.

Вы говорите «боги». Хорошо. Теперь Аваата понимает такой язык. Аваата говорит: сознание – дар Бога Вида индивидууму. Совесть – это дар Бога Личности всему виду. В совести ты найдешь форму, придаваемую сознанию, и красоту.
Керро Паниль, переводы из «Авааты».

Хали не ощущала течения времени, но когда эхо ее слов перестало отзываться раскатами в глубине мозга, она обнаружила, что стоит лицом к лицу с собой. Она все еще ощущала вокруг себя крохотное помещение, открытое для нее Кораблем позади терминала в архивах. И в этой комнате лежало ее тело. Ее плоть распласталась на желтой кушетке, а Хали смотрела на нее сверху вниз, не понимая, как такое может быть. Комнату заливал свет, расплескиваясь повсюду. Хали поразилась – насколько увиденное отличалось от того, что всегда показывали ей зеркала. Глянцевое покрытие кушетки оттеняло смуглую кожу. За левым ухом, под коротко стриженными волосами, проглядывала родинка. Свет был таким ярким, что хотелось прищуриться, но странным образом не резал глаз, и колечко в носу отражало его, сверкая. Все тело окружал странный ореол.
Хали попробовала заговорить – и долгое, наполненное ужасом мгновение ощущала, что не в силах этого сделать. Она попыталась вернуться обратно, в свое тело. А потом на нее снизошло спокойствие, и она услышала голос Корабля:
– Я с тобою, Экель.
– Это… как гибернация? – Она слышала собственный голос, не шевеля призрачными губами.
– Намного сложнее. Я показал тебе это, чтобы ты запомнила.
– Я не забуду.
И в тот же миг она обрушилась во тьму, медленно кувыркаясь. Корабль обещал дать ей новое тело – только это и вертелось у нее в голове. Тело старухи.
«Каково это будет?»
Ответа не было. Она неслась в жарком бесконечном туннеле, и страшнее всего было то, что Хали не ощущала собственного пульса. Но вдалеке прорезался свет, заливавший склон холма. Девушке, выросшей на борту, коридоры были понятны и знакомы, и когда она вылетела из темноты в белое сияние дня, ее потряс окружающий простор.
И она услышала биение. Это колотилось ее сердце. Хали невольно приложила руку к груди и, ощутив грубую ткань, опустила глаза. Рука была смуглой, морщинистой, старой.
«Это не моя рука!»
Хали огляделась, чувствуя себя совершенно беззащитной. Солнце заливало ее золотым жаром, ласкавшим старые кости. Вдалеке проходили люди.
– Тебе потребуется несколько минут, – послышался в ее сознании голос Корабля, – чтобы привыкнуть к новому телу. Не спеши.
Да, она уже чувствовала, как сигналы поступают в мозг через сбоящие синапсы. Ноги… обуты в сандалии, ремешки трут икры. Она сделала пару осторожных шагов – сквозь подошвы чувствовалась каменистая земля. Натирала плечи при каждом движении грубая волокнистая ткань мешковатого платья, в подоле путались ноги. Это было единственное ее одеяние… нет, еще кусок полотна, намотанный на голову. Хали подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, и взгляд ее упал на подножие холма.
Там собралось множество людей – может, сотни три, Хали не могла посчитать точно.
Ей показалось, что, прежде чем она заняла это тело, ему пришлось бежать. Грудь давила одышка. В ноздри била вонь застарелого пота.
До нее доносился неразборчивый звериный рык толпы, медленно накатывавшей на нее в своем пути к вершине. Посреди толпы брел человек, волочивший на спине что-то вроде бревна. Когда он подошел ближе к Хали, та увидела кровь, стекающую по его лицу из-под странного венца, похожего на головную повязку, усеянного иголками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129