«Десять секретов, которые привели меня к успеху» — кажется, это называлось так или как-то иначе. Но смысл точен. Так вот, один из секретов Онассиса — никогда не тратить время на изучение чужих успехов. Наш малыш, судя по всему, поступил с точностью до наоборот.
— Действительно, забавно. Всю свою жизнь он посвятил погоне за призраком Онассиса, а вернее, его славы. И, надо полагать, довольно скоро понял, что зиждется она отнюдь не на финансовом состоянии грека.
— К тому же в разное время его финансы, как говорят русские, пели романсы.
— На это обстоятельство Камаль, разумеется, не мог не обратить внимания, а в результате — простите уж за банальность! — пришел к сакраментальному «не в деньгах счастье» и бросился на поиск других составляющих.
— Высший свет?
— Ну, разумеется. Он заметался между Европой и Азией, не будучи принят нигде. Тогда в разное время появились Алекс Камали, и Ахмад Камаль, и даже Ахмад аль Камаль. В конечном итоге — все то же. Двери открылись, но, оказавшись в высоких гостиных, он, во-первых, так и не стал там своим, а во-вторых, раскусил еще более горькую пилюлю. В начале восьмидесятых приняты были многие.
— Если не все, кто этого хоть немного желал. Прорыв Онассиса снова оказался не по зубам. Сэр Уинстон Черчилль уже не совершал морских круизов. Новые премьеры, президенты и иже с ними охотно позировали на борту многих роскошных яхт. Слишком многих.
— А сойдя на берег, немедленно забывали имя владельца.
— Слегка притянуто за уши, но по сути — верно.
— Разумеется, он пытался жениться…
— Но быстро понял, что брак в наши дни означает еще меньше, чем простое приглашение на five o'cloc. К тому же, согласитесь, Хиллари Клинтон никогда не составит конкуренцию Жаклин Кеннеди.
— Да и Билл, надо заметить, некоторым образом еще жив…
— Ну, это, как известно, дело поправимое.
— Пожалуй. Однако не говорите мне, что он остановился.
— Нет, разумеется. Да вы и сами знаете это ничуть не хуже меня. Теперь он стал старше, умнее, осторожнее, богаче. Он почти знаменит. Возможно, любит и кем-то любим. Но, как и прежде, одна лишь страстишка сжигает его душу — он хочет потрясти мир, а вернее, покорить его. Взбудоражить, заставить говорить и думать о себе. Он хочет былой славы Аристотеля Онассиса, но никак не может взять в толк, каковы теперь должны быть слагаемые такого успеха. Но — ищет. И не оставляет поисков.
— На очереди — клонирование людей?
— Похоже — да. Однако, полагаю, и здесь не обретет желаемого. К тому же слава, если таковая и полыхнет достаточно ярко, увенчает отнюдь не головы ученых, проводивших эксперимент, и уж, конечно, не финансиста, давшего денег. Внимание будет привлечено к продукту. В лучах софитов искупаются клоны.
— Если доживут.
— Можете не сомневаться, он тоже думает об этом, отсюда идиотский список претендентов — Гитлер и… Дракула.
— Ну что ж! Спасибо, Полли. Я получил то, на что рассчитывал, — увидел нашего незадачливого героя. Так, как если бы он вдруг оказался в кресле напротив. Более того — я рассмотрел и расслышал его настолько хорошо, что, пожалуй, не имею более вопросов. Разве что один. Но этого вы, разумеется, не знаете. И потому спрашивать бесполезно.
— И все же?
— Чем все-таки этот тип так ощутимо задел Джона Томсона? Так ощутимо, что генерал…
— Святая Мадонна! И ты на самом деле не можешь сообразить, о чем идет речь, старина?
Иногда походка лорда Джулиана была неслышной.
Мягкой.
Почти кошачьей.
Вернее, львиной, ибо темные глаза Энтони сейчас были желтыми. А взгляд — неподвижный и довольно тяжелый — был, вне всякого сомнения, взглядом хищника.
Могучего и несокрушимого.
Впрочем, теперь он был благодушен, немного насмешлив.
Но никак не зол.
— Не могу в это поверить.
— Послушайте, сэр, я ведь никогда не скрывал, что плохо разбираюсь в обычаях и нравах вашего круга, и потому…
— Побойся Бога, Стив, Ахмад Камаль никогда не принадлежал к нашему кругу. Извини, старина, твоя вечная уловка на сей раз не сработала. И мне мучительно стыдно за тебя перед дамой. Тем более перед дамой…
— Потому что дело заключается именно в женщине. Не так ли, сэр Энтони?
— Браво, Полли!
— Черт побери, Тони! Уж не хочешь же ты сказать, что этот турок…
— Однажды поманил леди Томсон за собой. И она пошла, можешь не сомневаться, дружище. Она пошла.
— А потом? Насколько я знаю, Ахмад Камаль был женат много раз, но сейчас — формально по крайней мере — он свободен.
— Да. И завидный жених, между прочим, как пишут светские хроникеры.
— А леди Томсон?
— Она — при нем. Она и многие другие. И можете мне поверить — большинство ни о чем не жалеет.
— Значит, кое в чем он все же приблизился к своему кумиру?
— Не понял?
— Видишь ли, Энтони, в твое отсутствие мы посвятили некоторое время досье генерала Томсона.
— То есть господину Камалю?
— Вот именно.
— Разумно, ибо впереди у нас куда более занимательное досье. И три часа полета.
Всего лишь три часа.
Потом — Бухарест.
И очень скоро — Трансильвания.
Время пошло.
Откровение репортера Гурского

Момент настал.
Чаша его терпения была переполнена.
Гурский собрался с силами.
Собственно, собираться особо ему не пришлось.
Силы — энергия, возмущение, гнев — кипели в душе достаточно бурно и буквально рвались наружу.
Нужен был последний импульс.
Так пианист, душа которого уже полнится волшебными звуками, некоторое время еще усаживается перед распахнутым в ожидании роялем, ерзает на табуретке, хрустко разминает тонкие пальцы и, наконец, замирает, запрокинув гривастую голову или, напротив, низко уронив ее на грудь. Мгновение — и, послушный какому-то ему одному известному, им же — исключительно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124