– Так вот, значит, приходят как-то к нам в деревню эти пентюхи с гор со своим начальником. Ура, вперед, где бы чего загрести. А с нас, голытьбы, что возьмешь? У нас беи еще до них все загребли, ничего им не оставили! Стоят себе наши домишки, голые да пустые, как могила. Ну и вот, решили они к ночи двигаться дальше. Но закусить-то надо, и разошлись по нашей деревушке – пять человек на каждый двор. Заявляются они к деду Наси. Увидал их дед, чуть кондрашка его не хватил. «Ой-ой, – думает, – вот так штука». Ну да их начальник оказался ничего, смирный старик, не буян. Только они расселись, подзывает он деда Наси:
– Эй, ты, – говорит, – а есть у вас такие, ну, что кричат гур-гур-гур?
– Есть, а как же.
– Ага. Тогда зарежь-ка нам такую!
Уан старательно воспроизводил дибранский диалект, и оттого, может быть, что часто рассказывал эту историю, у него получалось совсем неплохо; его рассказ всегда вызывал смех. Скэндер, который до этого сидел задумавшись, теперь словно очнулся и внимательно слушал. Лёни хохотал с самого начала, остальные еле сдерживали смех. Одна лишь госпожа Рефия не слушала, о чем говорят, она следила за мальчиками, которые ссорились у костра из-за поджаренного початка.
– «Ну ладно, – думает дед Наси. – Индюшатины захотелось? Будет им индюшатина». Пошел он и зарезал двух индюков. Жена его, Валя, приготовила их, значит, под соусом, повырезала мякоть да и накормила детей. А детей-то у них целый выводок – восемь человек, мал мала меньше. Подает она, значит, остатки этим пентюхам. Те сожрали все, что было, косточки обглодали, пальцы облизали, да и пошли со двора. Идут, молчат. Подошли к шелковице, где у них было договорено собраться всем вместе, уселись на землю да свернули по цигарке. А их начальник сидит уж больно задумчивый. Все старается чего-то сообразить, бедный, да никак. Наконец спрашивает:
– Эй, Джетан!
– А?
– Тебе что досталось?
– Шейка.
– Селим!
– Чего?
– А тебе что?
– Шейка.
– А тебе, Суль?
– И мне шейка.
– А тебе?
– И мне шейка.
Бедный старик аж рот разинул. «Э, – говорит, – да он нам аиста скормил!»
Мальчики все еще ссорились у костра, когда вдруг грянул дружный смех.
Скэндер рассмеялся вместе со всеми, потом опять погрузился в размышления. «Веселятся бедняки. Находят ж они чем позабавиться. Смеются над своими мучителями. Недаром говорят: смех – оружие слабого. Это естественно. Изменить что-то они не в силах, только и могут, что посмеяться. Да уж насчет того, чтобы поднять на смех кого-то, им равных нет, от них не спасешься. Ну а тех кровопийц разве проймешь насмешками? На зверя пуля нужна!»
– Ну ладно, что было, то было, – произнес Пилё, словно угадав мысли Скэндера. – А вот дальше как будет?
– Сейчас, слава богу, эти пентюхи вроде бы оставили нас в покое, – сказал Уан.
– Только их нам и не хватает. И так еле-еле душа в теле. Что-то беи наши совсем расходились. Сколько им ни давай, все мало. Ты посмотри только, что творит Гафур-бей вместе со своими холуями! – И Пилё тяжело вздохнул, как бы прекращая разговор, но, заметив, как пугливо озирается Уан, крикнул:
– Чего это ты оглядываешься?
– Потише, Пилё, не кричи, а то услышат…
– Здесь все свои.
– Свои-то свои, да ведь нынче и у заборов есть уши, да что там, камни на дороге и те могут подслушать.
– Ну и что? Хуже не будет.
– Ну да. Бывает и похуже.
– У добра да у горя нет конца, – сказал Кози.
– Да, да, – качнул головой Пилё, словно разговаривая сам с собой. – Мы стали трусливы, как зайцы, боимся даже слово сказать о своих бедах. Вот этим-то страхом они нас и держат под пятой.
– Терпение, Пилё, терпение, бог думает и о нас.
– А бог-то чей, ихний и есть, Уан. Они его для себя приспособили. А мы пялимся на его бороду, да что толку.
– Не богохульствуй, Пилё, – вмешался Кози. – Не говори так. – Он поднял стопку и, пытаясь переменить тему разговора, обратился к Уану. – Ну и насмешил же ты нас, Уан. Дай бог, чтобы этот смех был на счастье. – Будьте здоровы!
– Удачи тебе, Кози!
Пилё залпом выпил и повернулся к учителю:
– Как вы думаете, господин Демир, почему, когда мы смеемся, всякий раз говорим: «Дай бог, чтобы на счастье»?
– Как тебе это объяснить, Пилё. Наверно, из суеверия.
– А мне кажется, мы говорим так из страха, – сказал Пилё. – Мы даже смеяться боимся. У нас так мало радости, что когда, случается, посмеемся от души, так сразу кажется, будто грех какой совершили, боимся, не к плохому ли это.
– Пилё прав, – заговорил Лёни. – Господь разделил все пополам. Одним отдал радость да веселье, а нам лишь печаль да горе. Потому стоит нам засмеяться, как уже кажется, что в грех впадаем.
– Не впадай же и ты во грех, сынок. Не упоминай всуе имя господне, – с укором сказал Уан.
– Чепуха, – отрезал Пилё. – Просто наш народ боится смеяться.
– Ну уж нет, Пилё, есть у нас и такие, что скалят зубы почем зря.
– Ну да ведь не так страшен черт, как его малюют, – сказал учитель. – И в аду бывает весна.
– Бывает, бывает, господин Демир, да только людям не до нее, коли заботы донимают. Помните, что вы говорили нам о беях?
– Другие времена, Пилё, что о них вспоминать?
Уан попытался повернуть разговор на другое: он очень боялся, что Пилё выпьет еще и тогда наговорит невесть чего. Чем дальше в лес, тем больше дров. Улучив момент, он обратился к Скэндеру:
– Знал бы ты, сынок, сколько перенес твой отец! Его кругом искали. Вот этот дед прятал его целых четыре месяца… – Он похлопал Кози по плечу. – А жандармы да эти пентюхи горцы переворошили все стога, обшарили все сараи, а найти не нашли – куда там! У деда Кози было такое местечко – днем с огнем не найдешь. Уж на что мы, и то не могли догадаться, где он его прячет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106